«Благодарю тебя, Единый, что в Третью Думу я не взят, от всей души с блаженной миной, благодарю тебя сто крат, — продолжал мурлыкать Климов, разглядывая низкий серый потолок. — Благодарю тебя, мой Боже, что смертный час — гроза глупцов, из разлагающейся кожи исторгнет дух в конце концов. И вот тогда, молю беззвучно, дай мне исчезнуть в черной мгле — в раю мне будет очень скучно, а ад я видел на Земле».
Последнюю фразу Александр повторил, причем второй раз уже громче. Он сел на койке, посмотрел в маленькое зарешеченное окошко и горько усмехнулся. В этот момент охранник с лязгом отодвинул засов и, отперев ключом стальную дверь, впустил в Сашину камеру высокого широкоплечего человека.
— Здорово, заключенный, чего расселся? — спросил вошедший и, улыбнувшись во всю ширину своей открытой физиономии, приветливо протянул Климову огромную руку. Когда тот с нескрываемым удивлением пожал ее, великан добавил: — Здравия желаю, товарищ младший сержант.
— Валька? — произнес Климов, обретя дар речи. Вот уж кого он не ожидал тут увидеть. — Богдан?
— Ну, я, ну и что? — как ни в чем не бывало проговорил одетый в легкий светло-бежевого цвета костюм-двойку посетитель. Затем достал из кармана смятый платок и вытер им лицо. — Жара… А у тебя тут ничего вроде, а?
Климов видел своего однополчанина в последний раз несколько лет тому назад. Его раскрасневшуюся шею украшал старый, почти двадцатилетней давности, шрам длиною сантиметров десять — память об одной зэчке, которая собиралась отделить Валькину голову от туловища с помощью огрызка стекла.
«Не могу, мол, парень, мужика хочу», — подзывала она молодого солдатика к проволочному ограждению. А Богданов, известное дело, детинушка метр девяносто ростом и, как пионер, всегда готовый, польстился: баба была, хоть и в фуфайке да стриженая, но лицо все равно красивое. Думал он сладеньким побаловаться, а тут… Неувязочка вышла. Хорошо хоть выжил, но в госпитале поваляться пришлось…
Валентин и Александр были из одного города, в армии сдружились, а после дембеля, вернувшись домой, Саша познакомил армейского друга с ушаковской командой, но Богданов не слишком-то любил рок и не то чтобы не прижился там, просто не стал до конца своим. Климов потянул было своего товарища в Политех, однако тот завалил один экзамен и, взяв документы, чтобы не терять год, поехал поступать в военное училище. Так вот и разошлись их пути.
Они несколько раз встречались, выпивали вместе, говорили о том о сем, понимая, что в сущности уже и не друзья даже — так, знакомые.
Удивляться же Валькиному визиту при ближайшем рассмотрении и не следовало бы, Климов знал, что служба на благо Родины в конце концов привела Богданова во Внутренние органы, в ведении которых находились и войска, в чьих рядах Александр и Валентин оттрубили два года. Когда они в последний раз виделись, Валька был капитаном, теперь, надо полагать, его повысили. Так оно и оказалось на самом деле.
— Да, майор, майор, — отмахнулся Валька и, доставая из папки небольшой, уже заполненный бланк, сказал: — На вот лучше, автограф оставь.
— Что это такое? — спросил Климов, разглядывая документ.
— Подписка о невыезде, — нетерпеливо бросил Богданов, протягивая старому приятелю папку, чтобы удобнее было поставить свою подпись. — Твой билет на выход отсюда.
Когда с формальностями было покончено, старые армейские приятели вышли на улицу, и Богданов подвел Климова к черной «волге» с государственными номерами, стоявшей у входа в милицейский участок. Майор сел за руль, Саша разместился рядом; машина тронулась.
Когда у Климова прошел первый порыв радости, вызванный тем, что ему так быстро удалось очутиться на свободе, он задумался. Неспроста же Валька вытащил его с кичи и теперь катает на служебной машине?
— Ты где сейчас служишь? — выпалил Саша, собираясь говорить напрямик.
Богданов ответил что-то очень неопределенное и добавил, как бы поясняя:
— С организованными преступниками воюю.
— Так ты в РУОПе? — спросил Климов с уважением. Он всегда считал, что в этом подразделении служат честные, смелые и неглупые парни, не то что тупоголовые и продажные менты. — Смотри-ка ты, молодец.
— Считай, что в РУОПе, — не стал спорить Богданов. — Давай перекусим чего-нибудь, не возражаешь?
Кто, кто, а Климов, который, можно сказать, три дня просидел на диете, конечно же, не возражал. Однако он посетовал, что не худо бы заехать домой, взять денег и переодется, да и машину с улицы в гараж отогнать.
— Насчет машины не беспокойся, — успокоил приятеля Богданов, когда оба устроились за столиком маленького кафе, в зале которого из-за раннего часа было почти безлюдно. — Она — в гараже… — Майор усмехнулся, увидев, как вытянулось лицо приятеля. — Потом объясню, а сейчас — времени мало, почти десять уже, а в полдень тебе на панихиду… Подожди, не перебивай, думаю, что хотя ты Паука и недолюбливал… да, да, помню, как ты его называл. Ну, одним словом, он все же с твоей матерью много лет прожил и зла особого тебе не сделал, так что поприсутствовать надо.