— Куда вы? — спросила Галя, вбегая в комнату и буквально врезаясь в дверях в Климова. — Я все постирала…
Поясок, перехватывавший упругую Галину талию, сам собой развязался и упал на пол. Скользкие шелковые полы кимоно распахнулись, обнажая большие белые груди с крупными коричневатыми сосками. Она вдруг обеими руками обхватила его и прижалась своим крепким жарким телом. Александру ничего не оставалось делать, как только поцеловать ее. Видимо, голубица этого и ожидала. Она с готовностью ответила на его поцелуй, со страстью впиваясь губами в его губы.
Оторопевший было от первых жарких ласк неутешной «вдовицы», Климов решил, что раз уж ввязался в драку, то надо не плошать. Уже смеркалось, когда он, утомленный неистовством своей подруги, лишь на минутку, как ему показалось, задремал…
Прошло почти трое суток с того момента, как в квартире Носкова «АОН» высветил наконец долгожданный телефонный номер. Тогда, выслушав сообщение Оборотня, Владлен Валентинович поначалу даже завыл от отчаяния. Потом, правда, немного успокоился: хоть деньги и пропали, главный свидетель, одного только намека которого Мехмету оказалось бы достаточно, чтобы превратить Носкова в груду окровавленного мяса, утратил возможность давать показания. Но оставался в живых еще один человек, участвовавший в неудачной операции на Загородном шоссе. Это-то и беспокоило Владлена Валентиновича. Это и еще одно: Оборотень перестал звонить.
Однако Носков просчитался, полагая, что он хоть и не сорвал солидный куш, но все-таки вышел сухим из воды… Он понял это после визита Таджика, заявившегося к нему прямо в офис…
Таджиком называли человека Мехмета; он занимался вопросами, требовавшими применения физического воздействия или устранения нежелательных персон. Этот с виду совсем не страшный, смуглый чернявенький человечек, каких полным-полно за прилавками рынков и коммерческих киосков, на вид лет тридцати — тридцати пяти, в миру прозывавшийся Рахматулло Фаризовым, без приглашения явился в офис «Лотоса», расположенный в одном из самых престижных, старинных особняков в центре города. И совершенно не чувствуя себя чужим среди антикварной мебели шикарного лапотниковского кабинета, Таджик без всяких предисловий заявил, глядя Носкову прямо в глаза, что ему известно о происшествии на Загородном шоссе.
Владлену Валентиновичу понадобилось все его самообладание, чтобы полным сожаления голосом ответить, не отводя глаз:
— Мне, разумеется, тоже.
Носков почувствовал, как ладони его увлажнились, и подумал, что, должно быть, на лбу выступил пот, а это могло показаться весьма странным в приятной, но искусственной (Лапотников обожал кондиционеры) прохладе кабинета покойного шефа.
— Мэхмет всо знаит, — с сильным акцентом произнес Таджик. — Дэнги возвращат нада или Москва ехать — дэло дэлат.
Носков было сделал большие глаза, как бы желая сказать: «Да вы что, ребята? Какие тут деньги? Знать не знаю, ведать не ведаю? Покойника обокрали, а я-то тут причем?». Однако Таджик так посмотрел на сидящего за директорским столом Владлена Валентиновича, что тот потупился.
— Всо знаищь, всо панимаищь, началник. У директор твои луди денги взял, — произнес Фаризов, качая головой. — На это плеват. Бызнес твой тэпер. — Он показал рукой на окружавшее их великолепие и закончил свою мысль: — Плохо начнешь — плохо кончишь. Завтра Мэхмет прилетает, панымаешь? Дэло дэлай, Мэхмет тэбэ всо простит. Харашо жить будешь… Понял?
Где уж тут не понять — или сотрудничай с Мехметовым, или отправляйся на тот свет. Ну положим, люди Лапотникова, те, к которым он в Москву собирался, с ним, Носковым, и разговаривать не станут… Значит, надо возвращать деньги… Возвращать? А где их взять? Продать «Лотос»? Интересно, как?
Остается одно: найти те самые, так лихо присвоенные Лапотниковым проклятые бабки! Но где они? Вроде он, Носков, везде уже все прошарил? Или не везде? Куда там! На даче, можно сказать, все перевернул — и ничего. А может, в спешке пропустил? Дом ведь еще был опечатан… В окно лезть пришлось, как ворюге какому-нибудь… В офисе тоже — ноль. Вчера вечером у безутешной вдовы на квартире — с тем же успехом! Не закопал же их Скорпион в саду под яблоней? Нет, деньги он мог хранить только где-нибудь под рукой. Это значит — дача, офис, городская квартира. Но, скорее всего, дача! Не зря же он там три дня безвылазно сидел? Ни Сашке Климову, ни тем более своему шурину на хранение или с какой-либо другой целью Лапотников деньги бы не отдал. Рыжая баба на вишневой «девятке»? Галя Фокеева? Она водить не умеет, да и машины у нее нет. И все же… А вдруг у нее спрятал? Надо проверить. Хотя этот старый лис, как стало теперь совершенно ясно, никому, кроме себя, не доверял.