«А сам-то я кто? — спросил себя Климов, вспомнив свой недавний ночной кошмар: Ульрика, Амалафрида, Эйрик, викинги, волки, саксы… и решительно заключил: — Псих! — Однако он тотчас же нашел повод, чтобы временно отложить вынесение себе окончательного диагноза. — Ну я-то, по крайней мере, ничего не пишу».
Этот факт, безусловно, говорил в пользу Климова. Кто-то из знакомых отца даже пытался сделать перевод рукописей крестоносца — но куда там! Как ни берегли потомки рыцаря реликвию, передавая из поколения в поколение, из века в век, она все-таки (шутка ли сказать, семь веков прошло!) изрядно полиняла. (Определение это тоже, естественно, было взято из лексикона Климова-младшего.) Кроме того, писал крестоносец на весьма непонятном, во многом походившем на латынь языке, так сказал взявшийся за истолкование пергаментов давний приятель отца — по профессии врач. То ли в Медицинском институте не уделяли должного внимания преподаванию языка, на котором выписывались рецепты и обозначались диагнозы, то ли средневековый сочинитель худо знал грамоту, то ли почерк у него оказался паршивый, — одним словом, перевод получился весьма туманным, запутанным и явно не полным. Недавний сон оживил в памяти Климова имена, которые, как оказалось, он помнил до сих пор. Впрочем, тогда, давным-давно, маленький Сашка радовался и такому переводу. Он и без того бредил викингами, рыцарями, как, впрочем, и римлянами, греками и вообще всеми доблестными воинами. Кроме того, он знал, что на даче, ныне оккупированной бывшим партработником Лапотниковым, а некогда принадлежавшей директору завода Климову, хранится не только шкатулка с пергаментными свитками, но и меч автора манускрипта, Габриэля де Шатуана, норманнского барона, родившегося и большую часть своей жизни проведшего в той самой Франкской Романии. Государство это просуществовало на карте мира почти столько же, сколько и казавшийся в далекие годы Сашиного детства незыблемым и воистину нерушимым Союз Советских Социалистических Республик.
Итак, привезя домой наследство, Сергей Александрович, совершенно не понимавший, для чего оно ему может пригодиться, вознамерился, следуя чьему-то доброму совету, сдать предметы старины в краеведческий музей родного города. Старший Климов наверняка так и поступил бы, забыв о двусмысленном и невнятном (переводчик, что ли, нерадивый попался?) предостережении адвоката, распоряжавшегося наследием почившего в бозе француза, смысл которого заключался в том, что он не может при жизни расстаться ни с мечом, ни со шкатулкой, иначе на него и его семью неизбежно падет проклятье… Так же как и на любого человека, не относящегося к числу потомков древнего благородного рода, который силой или хитростью завладеет реликвиями. Перед смертью же Сергей Александрович обязан завещать упомянутые предметы своему сыну, а если такового не имеется, то брату, а если и брата нет, то… Откровенно говоря, плевал убежденный атеист и честный партиец Климов на всякие там идиотские проклятия. Братьев, во всяком случае родных и законных, у него не наблюдалось, а вот сын-наследник наличествовал и не замедлил напомнить лишний раз о своем существовании, устроив дикую истерику своему родителю, собравшемуся расстаться с настоящим мечом крестоносца.
Мальчик, которому тогда не исполнилось и десяти лет, кричал, топал ногами и плакал, пытался даже броситься на отца с кулаками, а ночью слег с высокой температурой. Жар продержался почти три дня и не спадал, несмотря на принимаемые меры, а затем точно сам собой исчез. И врачи и родители не знали, что послужило причиной болезни: грипп (дело было как раз зимой) или же необычайная впечатлительность мальчика, которого попытались лишить уникальной игрушки. Списали на грипп, тем более что, выздоровев, ребенок стал вести себя совершенно нормально, если не считать того, что начал читать еще больше книжек, которые имели хоть какое-нибудь отношение к истории, особенно средневековой.
Постепенно интерес к деяниям исторических личностей одной эпохи вытесняло увлечение другими фигурами прошлого, но нет-нет да и вспоминал Саша о хранившемся на отцовской даче наследии неведомых заграничных предков.
Вернее, тогда на даче находился только ларец, а меч, обычный клинок, который использовали тяжело вооруженные воины в конном бою, долгие годы висел на ковре над Сашиной кроватью. Такое простое оружие, практически лишенное украшений, — если не считать серебряной волчьей головы с оскаленной пастью, венчавшей рукоять, — могло принадлежать только небогатому рыцарю. Но что-то в нем было притягательное, в этом мече… Александр теперь уже точно припомнить не мог, но, по всей видимости, благодарить за то, что клинок остался дома, ему следовало маму Веру Андреевну. Она, напомнив мужу о предостережении французского адвоката, потребовала, чтобы ни шкатулку, ни меч он из дому не уносил и вообще не трогал, так как из-за его упрямства она здоровьем единственного сына рисковать не намерена.