— Спокойной ночи, тетя Эдит.
— Спокойной ночи, Одри. Наслаждайся.
Когда сознание вернулось, Скип понял, что он не может пошевелиться. А когда первая волна паники спала, он перестал сопротивляться, позволил ввести себя головой вперед в теплый влажный зев. Мягкие стены пещеры сжали его, лаская со всех сторон.
Такого не представишь себе и в страшном сне, подумал Скип, но с другой стороны — не так уж все и плохо.
Рекс Миллер
Голос
Здесь, в Далласе, я — Властелин Ночи, голос во тьме, шепот звездной пыли и лунного света, жаркий чарующий ритм босановы.
Заключительные аккорды. Хрустящие осколки джаза. Автоматический световой индикатор отсчитывает пять секунд до окончания очередной композиции. Я жду сигнала включаться. Режиссер выводит мой канал на полную громкость и убавляет музыку. Включается красная лампочка, и последняя нота ложится под мой мягкий голос, мое первое слово, обращенное к пастве «внимающих в благоговении»:
— Клайффи Браун. «Весна моей радости». Руку за ухо. Архаичный стиль. Я улыбаюсь лицу с той стороны звуконепроницаемого стекла. Мой режиссер Маквей жмет на кнопку и гнусавит в динамике нашего внутреннего переговорного устройства:
— Что-то я раньше не слышал об этом парне — Ты не слышал об этом парне, потому что его уже нет. Умер совсем молодым. Но на джазовых дудках он делал такое… сам Ритчи Валенс рыдал бы, как мальчик.
Я открываю наш маленький холодильник. Треть бутылки уже готова. Да, уважаемые радиослушатели, страшно подумать… но мы позволяем себе выпивать в эфире. Но вопреки всеобщим представлениям мы, ди-джеи на радио, личности явно психически неустойчивые. Проще сказать, мы законченные параноики. Вечно дрожим, опасаясь облажаться. Балансируем на ненадежном краю. Наши профессиональные качества измеряются не примерным или плохим поведением, а звучанием в эфире и рейтингом наших программ. Пей, кури, обкладывай матом портье в гостинице, если тебе очень хочется… но ты должен звучать. Полный контроль над вниманием радиослушателей — вот наш знак качества и показатель наивысшего мастерства. Я каждую ночь наливаюсь «Бифитером». Это мой допинг.
— Ты уже начинаешь свистеть на шипящий, приятель, — смеется Маквей. Еще пара-тройка глотков, и я сам начну ставить музычку! Будет шоу Роберта Маквея!
— Ничего, брат, прорвемся, — смеюсь я в ответ. У нас в студии два телефона. Один — открытый для всех желающих, а второй — только для тех, кто знает: подруг, нежных любовниц и прочих примкнувших. На второй линии загорается индикатор вызова. Снимаю трубку.
— Кому-то уже невтерпеж? — Сегодня я что-то игриво настроен.
— Может, тебе самому невтерпеж.
Это она. Моя богиня.
Мой Голос. Именно так — с большой буквы.
— Как замечательно, что ты звонишь. Мне тебя так не хватало сейчас.
— Как хорошо быть кому-то нужной, — выдыхает она.
Господи, что за голос у этой Патриции, божественный голос… я, когда его слышу, едва не кончаю.
— Да, пожалуй. Ты можешь пару секунд подождать?
— А что будет, если дождусь? — шепчет она сквозь пространство. Я готов воткнуть ручку в листы разблюдовки эфира. Сублимация называется.
Я склоняюсь над внутренним переговорным устройством.
— Ты меня не включай, пока я не скажу, — говорю я Маквею. — Давай сам веселись. Ты хотел порулить, вот и рули. Только не ставь откровенный отстой.
Я вырубаю эфирный канал.
— Сегодня ты в смене с Маквеем, — мурлычет она. Теперь она знает обо мне все. Столько всего было сказано за считанные часы. — Ты хотя бы немножко скучал по мне?
Господи, ее ГОЛОС… У меня мурашки бегут по коже.
— Да. — Больше я ничего не могу сказать. Она ТАКОЕ со мной творит. И, наверное, не только со мной, но и с каждым мужчиной. Она управляет своим голосом, как профессиональный певец, или диктор, или публичный оратор. Она владеет своим голосом.
— Я очень сильно скучал по тебе. Я долго не выдержу. Понимаешь?
— Да, я понимаю. — Она глухо смеется своим эротичным, влекущим смехом. Мы с ней общаемся по телефону уже не одну неделю, но ни разу не встретились лично. Есть одна сложность. Патриция замужем. Ее муж — человек злой и жестокий, очень богатый и очень ревнивый, на несколько лет ее старше. Она говорит, что он держит ее в доме пленницей.
Я знаю, где она живет. Я столько раз проезжал мимо ее роскошного дома, надеясь хотя бы мельком увидеть ее в окне. Я понимаю, что мне до нее — как до неба… но вы же знаете, как это бывает.
— Мне уже надоели его идиотские подозрения… и ведет он себя как последний урод, — говорит она в трубку. — Я не ухожу от него только из-за детей.
— Послушай… — Я рассеянно чиркаю ручкой по листам разблюдовки. — Мы когда-нибудь увидимся или как? Давай просто встретимся, безо всяких претензий. Просто скажем «привет», глядя друг другу в глаза. — Она хочет что-то сказать, но я продолжаю:
— Пожалуйста… разреши мне приехать к тебе. Буквально на пару минут. Или давай встретимся где-нибудь в городе, выпьем чего-нибудь, поговорим. Я буду скромным и сдержанным. Я не буду к тебе приставать.
Я слышу долгий глубокий вздох на том конце линии.
— Только пообещай мне, что сразу уйдешь. Мы только… ну, знаешь… скажем «привет», глядя друг другу в глаза, а потом ты уйдешь. Я тоже очень хочу тебя видеть, только ты пообещай, что никогда не придешь ко мне без приглашения и не будешь звонить сюда и пытаться связаться со мной без предварительной договоренности.
— Да, я обещаю.
— Я понимаю, что это несправедливо. По отношению к тебе. Но ты знаешь мою ситуацию… Я не могу посвящать тебе много времени.
— Это уже мои трудности, хорошо? Все будет так, как ты скажешь. А я просто хочу быть с тобой. На любых условиях. Хорошо?
— Хорошо. Это безумие, правда. Но я так устала уже быть разумной. — Мы оба молчим и отчаянно дышим в трубку. Потом она продолжает:
— В пятницу вечером он уезжает из города. Но только на пару минут… хорошо?
— Да, я же тебе обещал. — Я согласен на все. Джин уже потихонечку ударяет в голову. Джин и кровь, взбудораженная предвкушением.
Я в жизни так не рулил эфир, как в ту ночь. Это был просто шедевр. Эпохальный шедевр.
В течение целого часа я вел программу, как будто это я изобрел радио. Это была моя песня. Песня любви для моей Патриции — для моей богини и госпожи телефонного мира.
Время прошло незаметно, дни промчались как будто в тумане, и вот уже пятница. Вечер. Я закончил эфир. Я еду к ней. Не помню, как я туда доехал, но вот я уже на крыльце. Звоню в дверь. Слышу голос в динамике домофона. Вся моя жизнь — это один сплошной разговор с голосами из переговорных устройств.
— Открыто.
Боже, какое прекрасное слово. Возбуждающее, эротичное. «Открыто». Я замираю на миг, потрясенный. Меня пробирает до самых глубин естества. Мне хочется тут же бежать домой и выстроить храм. Для нее. Зажечь свечи вокруг ее изваяния и молиться Пречистой Деве Безупречного Звука.
Я открываю тяжелую дверь и вхожу в мир Патриции — мир больших денег и безупречного вкуса. Спускаюсь по лестнице, выложенной толстым ковром, и попадаю в самую красивую комнату в мире.
Меня снова влечет этот чувственный голос. Только теперь он звучит не из трубки, а из мягкого сумрака в дальнем углу. Я поворачиваюсь туда и вижу ее. В первый раз.
— Ого, какой ты большой, — произносит она своим бархатистым гортанным контральто, который я бы узнал из тысячи.
У меня перехватывает дыхание.
— Ничего себе.
— Я оправдала твои ожидания?
Она сидит ко мне в профиль, на краешке кресла с высокой спинкой. Как актриса на съемочной площадке. Как принцесса на троне. Она потрясающе красива. Я даже не знаю, как описать ее ошеломляющую красоту. У меня просто нет слов. Блин, это действительно нечто. Умереть и не встать.