"Быстро управился, — отметила она, когда он протолкался сквозь толпу к ней обратно. — Дай-ка угадаю, дорогуша, что ты там наплел: выскочило нечто крайне важное! Клиент из Даблдей, из Америки! Интересуется Кавалеровичем и гравюрами Мейнарда! Ну, ты же знаешь, как я сам не люблю задерживаться на работе! Но я должен… О нет, Франсуаза, не будь такой!.. Скажи детям, что я куплю им торт. Довольно, довольно! Мне надо задержаться. Приду как только смогу… Ешьте без меня. Я не стану с тобой спорить. Счастливо! Оревуар! Салют! Пока! Прошу тебя, прекрати, меня ждут дела! Прямо слышу, как ты все это говоришь, маршал ты эдакий!"
И еще она подумала: "Надеюсь, разогревать для тебя ужин им в голову не втемяшится".
Он улыбался, хотя вид у него был несколько напряженный. Не слишком-то он владел своей физиономией… Но впечатления от телефонного разговора скрыть старался прямо-таки героически.
— Так что, пойдемте?
Она неторопливо встала — каждое движение продуманно грациозно, — и лицо его расплылось в уже совсем блаженной улыбке. Ох и на крючке…
Они двинулись в путь. Она уже успела прогуляться по округе. Внимание девиз герлскаутов.
Она уводила его к рю Сент-Бенуа, где, по ее расчетам, вполне можно было поужинать, избегая излишнего внимания. Но пока еще рано… Ночная жизнь в Париже бурлит часов до двух утра; спокойно поужинать на свежем воздухе граничило с невозможным. А Клэр терпеть не могла есть наспех.
В конце рю Сент-Бенуа располагалось два ресторана, и он предложил ей оба на выбор. Она сделала очаровательную гримаску и сказала:
— А почему бы не пройтись еще? Я хочу найти местечко… поромантичней.
Он не спорил. Дальше, вниз по рю Сент-Бенуа. Налево — рю Жакоб… Слишком людно. Направо — рю де Сен-Пер… Людно! Но вон там, впереди… река. Темная Сена в вечерней мгле.
— Может, спустимся к реке?
Он выглядел озадаченным.
— Но вы же хотели поужинать…
— Ну да, конечно. Только давайте сначала прогуляемся вдоль реки. Ночью все так красиво, так чудесно! Я же в Париже в первый раз, а это так РОМАНТИЧНО!..
И он не спорил.
Справа темнела громада какого-то здания. Она посмотрела на него — и выше, на небеса, где светила полная луна, таинственная, выжидающая…
Ужин при свете полной луны — это великолепно.
— Вот это здание — Школа изящных искусств Очень известная.
У него это прозвучало «извесьная». Она рассмеялась Тьма. Вечный свет. Прекрасная полная луна полонила небо. Горячее блюдо подано. А вот и мост через темную реку. Ступеньки ведут к воде. Ах!..
— Пон-Рояль. — Маршал Фош указал на мост. — Очень извесьный.
Они пересекли набережную, и она повела его вниз по ступенькам. На берегу, в каких-нибудь двух метрах от неподвижной глади Сены, она повернулась и огляделась по сторонам. А потом привстала на цыпочки и, прильнув к нему, поцеловала. Втянуть-то брюшко он втянул, но не так чтоб с особым успехом. Она взяла его за руку и повлекла к Пон-Рояль.
— Под мост, — произнесла она.
Его дыхание.
Перестук ее высоких каблучков по древним камням Шум города над ними.
Шепот полной луны, налитой золотом, царящей в небе.
И там, под мостом, окутанная тьмой, она снова прижалась к нему, обхватив узкими бледными ладонями щекастую его голову, впилась губами в его губы, одурманивая, опьяняя… Поцелуй был долог; она прикусила зубами его губу, и он пискнул, точно зверек, получивший пинка. Но он уже был в ее власти. Страсть ее разгорелась.
И Клэр исчезла — кто-то совсем иной занял ее место.
Дитя ночи.
Дитя одиночества.
Прежде чем все человеческое в ней угасло, она успела уловить тот миг, когда он понял все. Понял, что очутился в объятиях порождения тьмы.
Миг ее метаморфозы.
Миг, слишком короткий, чтобы он успел освободиться. Вот спина ее изогнулась, вот во рту прорезались клыки, и отросли когти, и тело под небесно-голубым шелком подернулось шерстью — и вот она опрокидывает его наземь, наваливаясь сверху, когти сдирают серую ткань, лапа быстрым взмахом распарывает горло, обрывая крик, — и вот приходит время ужина. "
Все — быстро и осторожно.
У него наступила эрекция, член стоял торчком, так и застывший в приливе похоти. Он навзничь лежал перед ней, обнаженный, и она взобралась на него. Он вошел в нее, когда она выгладывала из него жизнь. Она рывками раскачивалась на нем, обливаясь потом, а рот его беззвучно раскрывался, и закатывались глаза, пока не остались видны лишь белки.
Ее оргазм сопровождался воем, пролетевшим над Сеной и унесшимся в небо Парижа, где золотая луна поглотила его, на миг разгоревшись чуть ярче от страсти.
А в темноте, внизу, насыщая эту страсть, она смаковала свой ужин.
В Берлине еда оказалась слишком постная, в Бухаресте кровь текла лениво и не давала должного привкуса, ужин в Стокгольме был рыхлый, в Лондоне — жесткий, а в Цюрихе — такой жирный, что ей потом стало плохо. Ничто не могло сравниться с разносолами Лос-Анджелеса.
Ничто не могло сравниться с домашней кухней… До Парижа.
Французская кухня недаром знаменита на весь мир.
И она пировала каждую ночь.
Эта неделя, ее первая неделя в Париже, была чудесна. Элегантный пожилой господин с колючими усами, до самого конца зудевший на военные темы. Девушка-продавщица в блестящем малиновом джемпере и ярко-красных ковбойских сапожках. Американский студент из Вестфилда, штат Нью-Йорк, учившийся в Сорбонне и говоривший, что влюбился, до тех пор, пока не перестал говорить вообще. И другие. Еще столько других! Она уже не на шутку беспокоилась за свою фигуру.
И вот опять настала суббота.
Ей хотелось танцевать. А танцовщицей она слыла отличной. Верный ритм в верное время. Одно из ее блюд рассказывало, что лучшим ночным клубом считается бар-ресторан с дискотекой. Называлось это заведение "Ле Бен-Душ" — потому что прежде, еще в девятнадцатом веке, в этом здании располагались ванны.
Она пришла на рю дю Бур л'Аббе и остановилась перед массивной застекленной дверью. За стеклом стояли мужчина и женщина, решавшие, кого пропускать можно, а кого нет. В Париже в клубы зачастую рвутся именно те, кого там меньше всего жаждут видеть.
Мужчина и женщина посмотрели на нее и одновременно потянулись к замку. Клэр знала, какое впечатление следует произвести. Надо уметь располагать к себе как мужчин, так и женщин. Проблем со входом не возникло. Вперед.
И вот весь цвет, вся молодая плоть Парижа движется вокруг нее в томном танце, словно подводные растения, покачиваемые течением.
Она немного потанцевала, немного выпила; она ждала.
Недолго.
На нем была облегающая футболка с надписью "1977 NCAA Soccer Champions". Но он не был ни американцем, ни англичанином. Он был французом, и джинсы, как и футболка, облегали его весьма плотно. Еще на нем были мотоциклетные ботинки с цепочками у носков. Волнистые длинные волосы откинуты назад, но во взгляде нет присущей панкам ершистости. Глаза голубые, острые, слишком умные для такого лица… Он воззрился на нее сверху вниз.
Она не сразу заметила его, хотя он остановился прямо перед ее столиком. Она наблюдала за особо стильной парочкой, отплясывавшей в дальнем конце танцевальной площадки, а он спокойно стоял и наблюдал за ней самой.
Но когда она подняла на него взгляд, а он не отвернулся, когда голубые глаза сузились" и он не проявил никаких признаков волнения под всей мощью ее чар — вот тогда она поняла, что сегодня ее ждет лучшее пиршество для гурманов, какое только можно вообразить.
Звали его Патрик. Он оказался хорошим танцором. Они танцевали вдвоем, и он прижимал ее к себе куда крепче, чем позволяло столь короткое знакомство. Она улыбнулась этой мысли: скоро они познакомятся очень хорошо… Скоро, в залитой светом ночи, они станут близки. Навечно близки.
Когда они вышли из клуба, он предложил отправиться к нему домой в Ле Маре.
Перейдя через реку, они очутились в старом фешенебельном квартале. Жил Он в небогатой квартире на верхнем этаже — об этом он предупредил заранее. Положительно, она находила его очаровательным.