Мех опрокинулся, а окутанный белым туманом пришелец направился к лаборатории, где сгрудились служители.
Сего ощущал ужас, исходящий от сжавшихся тел, и поглощал его, как сладкий нектар.
Он посмотрел вниз – его собственное тело, слабое и дрожащее, менялось на глазах. Потоки энергии пробегали вверх и вниз по ногам, животу, плечам и рукам. Энергия проснулась и заговорила с ним, раскрывая секреты.
Он понял, кто пришел.
Сего поднял голову. За стеклом, в лаборатории, вершила суд смерть. Два скорчившихся трупа, в каждом из которых зияла дыра размером с кулак, лежали на полу, и пятна голубой крови блестели на лабораторном оборудовании. В глазах главного служителя, чье лицо давило на стекло, застыл ужас.
Стекло разбилось, и старый даймё полетел головой вперед в камеру.
Его убийца перешагнул через труп и встал над лежащим на полу Сего.
– Привет, брат.
Сего поднял глаза. Обнаженное тело Сайласа пульсировало мощнейшей энергией.
Сего попытался заговорить, но из горла вырвался только сдавленный хрип:
– Как?..
– Теперь я здесь, брат, – мягко произнес Сайлас, протягивая руку. – Бояться нечего.
Сего схватил эту руку и поднялся, глядя Сайласу в глаза. Брат криво усмехнулся. Сего помнил эту усмешку – укоризненную и снисходительную, как будто Сайлас владел некой тайной.
– Началось, – сказал Сайлас.
Сего крепко сжал его кисть, и энергия запульсировала между двумя братьями.
– Что началось? – спросил Сего.
– Поток, – сказал Сайлас. – Началась наша война против даймё.
Благодарности
Раньше я считал себя утренним писателем. Я вставал с восходом солнца, варил кофе и садился за работу.
Я по-прежнему люблю делать это по утрам, но больше не считаю себя утренним писателем. Теперь у меня есть дети, я управляю бизнесом, тренируюсь, преподаю джиу-джитсу и тружусь над книгой всякий раз, когда выпадает свободная минутка. Мало-помалу я внушил себе, что не могу писать в любое другое время суток.
Это очень похоже на зависимость от вдохновения. Писатель просто ждет вдохновения – вот оно придет, и нужные слова сами лягут на бумагу. Такое действительно случается, но не очень часто. По большей части писательство – это тяжелая работа вроде рытья могилы, когда бросаешь землю лопата за лопатой.
Я обнаружил, что готов к тяжелой работе, к рытью могилы в промежутках между визитами вдохновения. Хотя здесь кроется опасность: запросто можно увлечься процессом и забыть, зачем ты вообще это делаешь. Рыть могилу, не имея покойника, – напрасный труд. Чтобы закончить с одной могилой и взяться за другую, нужно тело, которое ты оставишь на дне.
Без поддержки моей семьи и друзей я бы давно пропал в той первой могиле, закопавшись так глубоко, что в конце концов там осталось бы мое собственное тело. Они помогли мне не закопаться. Они помогли понять, что иногда я пишу, потому что мне это нравится, а иногда не пишу, потому что мне нравится все остальное.
Александр Дарвин