Убаюканный плавной речью, Сего поймал себя на том, что и сам почти видит места, о которых говорит профессор.
– Маленькая деревушка, цель моего путешествия, приютилась в тени двух огромных рубеллиевых скал, точно клыки торчащих из земли, поднимающихся ввысь. Тамошние гривары были кочевниками, они следовали за стадами бродивших по высокогорью коз. Но одно племя осталось на том месте, между поднятыми стихией гигантскими камнями. Жители называли эти монолиты Руками Богини Земли, тянущимися вверх, чтобы встретиться со своей сестрой Небом. Я провел с горцами почти год. Едва ли не самый лучший год в моей жизни. Я узнал их обычаи, научился доить и стричь коз – на это уходит не больше минуты. Узнал тепло и опасность десовийского меда перед походным костром и женских объятий в самую холодную горную ночь.
Сего сглотнул.
– Я научил их тому немногому, что сам знал о способах ведения боя, – продолжал профессор. – Конечно, у них был и свой местный стиль, довольно интересный. Суть его состояла в нанесении ударов дубинкой по ушам противника. Технику такого кругового удара мы рассмотрим позже. Я познакомил их с другими ударами и с грэпплингом, показал мои любимые тейкдауны. Горцы быстро учились, особенно дети, впитывали все, как губка. Я и сам не заметил, как они стали называть меня катарду Драккен. Дядя Драккен.
Профессор отвернулся и, казалось, еще крепче сжал пальцами кроваво-красную монету.
– А потом все рухнуло, – прошептал он. – С восточного перевала пришли враги. Соперничающее племя гриваров. Они говорили на другом языке и поклонялись другим богам. Как будто нагрянули из иного мира. Власти посулили им щедрую цену – продукты, напитки, рабов – за груз рубеллия. Тамошний рубеллий считался самым лучшим, самым чистым. Говорили, что он светится красным, как закатное солнце над Уропанским морем.
В той деревне жили мирные люди. Они знали, как защитить себя, но враги напали неожиданно, и принесли их птицы рок. Они не соблюдали Кодекс и были вооружены булавами, копьями, топорами. Их вождь, восседавший на самой огромной птице, которую я когда-либо видел, держал в руке спектральный жезл. – Голос Драккена дрогнул. – Я пытался организовать жителей, подготовить их к обороне. Я изучал наиболее воинственные племена десовийцев, поэтому знал, что им нужно. Я пытался отправить детей, стариков и немощных в безопасное место, вниз по реке, чтобы они укрылись на стоящих у берега кораблях. Я пытался… пытался…
Драккен повернулся к Сего – из глаз текли слезы.
– Но я ничего не мог сделать, – прошептал он. – Враги устроили настоящую бойню. В тот день у меня на глазах погибли все до единого – мужчины, женщины и дети.
Сего затаил дыхание.
– Меня, однако, они оставили в живых. Увидели, что я не местный, и, наверное, приняли за разведчика Киротийской империи. Я сидел среди трупов… Мои друзья, моя возлюбленная – все были мертвы. А те, чужие, несколько часов рубили камни. Набивали рубеллием мешки, грузили на своих птиц. Потом, когда закончили, их вождь подъехал ко мне. Посмотрел сверху вниз и протянул большой кусок. Драгоценный самородок, по весу, наверное, стоящий целой деревни, которую они только что вырезали. Я никогда не забуду его слова: «Отвези это своему народу, и пусть он увидит богатства десовийских горцев». – Драккен поднял мерцающую кроваво-красную монету перед Сего. – Вернувшись в Эзо, я поступил в рыцари и приказал выплавить эту монету. Я храню ее, и она никогда не покидала меня.
– Почему? – тихо спросил Сего. – Почему вы напоминаете себе о том страшном дне?
– Потому что я не хочу забыть, – ответил Драккен. – Каждый раз, когда я смотрю на эту монету, она напоминает мне о людях, с которыми я провел целый год. О людях, которые изменили мою жизнь к лучшему. Я живу с печалью в сердце и по сей день просыпаюсь в поту от ночных кошмаров. Но вот так я их помню. Вот так я их чту. Чтобы они не исчезли бесследно. Чтобы их судьбы, их дела не были утеряны. Я могу с этим жить.