Сего ничего не сказал, и командор продолжил:
– Но ты должен понять. Есть порядок, которому приходится следовать. – Мемнон поудобнее устроился на стуле. – Правление держит это дело под полным контролем. Даже я ничем не могу помочь тебе. И разговариваю с тобой сейчас только потому, что я в долгу перед Мюрреем Пирсоном.
Мысль о Мюррее отозвалась приливом отчаяния. Будь здесь Мюррей, уж он бы пробился сквозь это стекло. Он бы наплевал и на порядок, и на Правление, чтобы помочь Сего. Но Мюррея нет. Он ушел. Как и другие друзья, которые, наверное, вернулись в Лицей. Как Сол, отправившаяся неведомо куда.
Сего остался один.
Впрочем, не впервые. Ему и раньше приходилось в одиночку бороться за выживание.
Мемнон достал из кармана ломтик черствого хлеба и просунул через щель у пола.
В животе у Сего заурчало. В медотсеке его кормили через трубку питательным раствором, но теперь организм требовал настоящей пищи.
Сверля Мемнона непримиримым взглядом, Сего колебался.
– Возьми. Силы тебе еще понадобятся.
Голод победил. Сего схватил хлеб и запихнул в рот.
– Вот в чем проблема Мюррея Пирсона, – вздохнул Мемнон. – Он опрометчив и нечасто бывает прав. Дело в том, что тебя обвиняют в серьезном преступлении. Владение технологией даймё. Убийство другого лицеиста.
Сего хотел бы протестовать, доказывать, что он один знает правду. Но все было бесполезно, и он молчал, стиснув зубы.
– Если бы ты просто признался во всем… – Мемнон снова вздохнул, как будто повторял уже произнесенные однажды слова. – Расскажи, откуда у тебя оружие. Кто подбил тебя на это. Я передам судье, и он точно смягчит приговор.
Сего молчал.
– Не скажу, что и при мягком приговоре тебя ждет что-то другое, – тихо, с сожалением сказал Мемнон. – Ты знаешь, как работает Общественное правосудие.
Сего знал, как оно работает, но только потому, что Мюррей был общественным защитником и часто, особенно под хмельком, рассказывал об увиденном.
«Вся система – дерьмо, малыш. Общественное правосудие – позор».
– Я невиновен, – повторил Сего то, что говорил уже много раз в последнюю неделю. – У меня не было никакого оружия. Оно было у Шиара.
Мемнон покачал головой и снова вздохнул.
– Твоя подружка, служительница в медотсеке, твердит то же самое. Увязалась за мной и все трещала без умолку. Едва успел захлопнуть дверь у нее перед носом.
Сего невольно улыбнулся, представив, как маленькая Ксеналия преследовала Мемнона.
– Дело не в том, виновен ты или нет. Тебя обвинили. На суде каждая сторона отстаивает свою точку зрения. Если тебя признают невиновным, то в Испытании боем тебе достанется менее сильный противник.
Сего снова вспомнил рассказы Мюррея о тех, кого признали виновными.
«Кто бы ты ни был, конец один – могила».
– Я уже сказал вам, что я невиновен. Произошла ошибка.
– Послушай, мальчик. – Мемнон нетерпеливо встал и, приблизившись к стеклу и глядя на Сего сверху вниз, заговорил, не скрывая гнева. – Я видел запись. Я видел, что там произошло. Сейчас у тебя единственный шанс сказать мне правду, заключить сделку и получить противника послабее. Это предложение – первое и последнее. Ничего другого тебе никто не предложит. Другим такого шанса не дают. Я делаю это только потому, что в долгу перед Пирсоном.
Сего было уже все равно. Чтобы доказать свою невиновность, он сразился бы со всеми рыцарями Цитадели. И если для него все закончится смертью, то так тому и быть.
Где бы ни был Мюррей, Сего знал, как поступил бы старый гривар. И точно знал, что именно он сказал бы сейчас.
– Можешь взять свое предложение и засунуть куда поглубже, – прорычал Сего. – Я невиновен.
Старое здание суда Сего видел только снаружи – высокий белый купол со следами пожара, ветхие каменные лестницы с толпящимися на них бедняками и наркоманами – низшим людом, дожидающимся своей очереди. И пока одни стонали, плевались, плакали и дрались, другие ждали в тени, чтобы востребовать свою добычу.
Внутри все оказалось совсем не таким, как ожидал Сего. В залах царила мертвая тишина, словно люди, буянившие снаружи, войдя в помещение, тотчас превращались в кротких овечек. Да, они стояли покорно в очередях, чтобы попасть в приемные кабинки. То, что усмиряло их, было сильнее невротической привычки наркомана или ярости подметальщика-гранта, выселенного из дома, в котором он прожил тридцать лет.
Силой, заставлявшей молчать всех этих мужчин и женщин, был страх. Повсюду в широких коридорах стояли жуткого вида надзиратели – здоровенные, выше восьми футов, в мех-костюмах из ауралитовой стали, вооруженные спектральными пушками, способными в считаные секунды испепелить даже самого могучего гривара. Молчаливые, непоколебимые, они угрожали мгновенной расправой любому, кто внесет хаос в залы Общественного правосудия.