— Если мы будем продолжать двигаться тем же темпом, — проговорил Бежецкий, — нас догонят очень быстро. Догонят и перестреляют всех. Или попытаются взять живьем. Я, допустим, сдаваться не собираюсь…
— Что нужно сделать? — посмотрел ему в глаза солдат, и Саша догадался, что тот все понял, но оттягивал до последнего страшные для себя слова «командира».
— Кто-то должен задержать погоню, — сказал он, выдержав тоскливый взгляд Максимова. — Задержать настолько, насколько сможет. Подумай, кто это может сделать? Нас всего четверо: ты, я, раненый да сугубо гражданский человек, который никогда, наверное, не брал в руки оружия. Думай, я тебя не тороплю.
Солдат трудно сглотнул и отвернулся.
— Вы хотите, чтобы я…
— Я могу приказать тебе, Максимов, но не приказываю, а прошу…
— Я не смогу…
— Сможешь! Ты же солдат, черт возьми!.. Пойми. — сменил офицер тон. — Нам только нужно перевалить вон ту высоту, — указал он на почти невидимый в темноте — светлело небо совсем в другой стороне — гребень. — И все. Я отправлю чиновника и фон Миндена вниз, а сам вернусь к тебе. В два автомата мы их…
Он лгал и ненавидел себя за эту ложь. И отлично понимал, что обреченный солдат видит эту ложь насквозь. Но, убей, не мог хладнокровно оставить этого нескладного мальчишку на верную смерть, не мог приказать ему лечь здесь, на этом самом месте, и умереть. Наверное, он еще не совсем был готов к тому, чтобы распоряжаться живыми людьми, как пешками… И оставалось только лгать. Лгать неуклюже и неубедительно, понимая, что тебе не верят…
— Хорошо, — просто ответил солдат, и поручик был всем сердцем благодарен ему за это. — Только автомат мой отдайте. И патроны, — он кивнул на барона, с плеча которого свисал тот самый странноватый автомат, отобранный у убитого часового.
Саша предпочел бы отдать свой «Федоров» — не верил он, что такой вот «вояка» может продержаться долго, а сотня патронов все-таки лучше шести десятков, если придется самому принять бой, — но не смог отказать человеку, решившемуся принять смертный жребий.
— Забирай, — кивнул он. — И автомат, и патроны… И гранату, вот, возьми, — протянул он одну из двух трофейных «ананасок». — Хорошо стреляешь хоть?
Максимов неопределенно пожал плечами, и поручик отметил про себя, что двигаться нужно как можно быстрее — надежд на долгую задержку погони у камней становилось все меньше…
— А штыка моего нет, случайно? — крикнул вслед уходящим солдат, устраиваясь за камнем, и Александр вспомнил несуразно широкий, блестящий нож с пластиковой рукоятью, обнаруженный у убитого часового. Повертев его тогда в руках, он решил не брать это смахивающее на латиноамериканское мачете страшилище. А вот теперь припоминалось крепление на рукояти, для мачете бывшее совсем ни к чему…
— Нет, не было! — Зачем зря расстраивать бедолагу: все равно — нож это или штык — он сейчас недосягаем.
— Жаль, — донеслось от камней. — Ну, прощайте!
— Прощай, — вполголоса ответил офицер и, не оборачиваясь, зашагал в гору, таща вяло передвигающего ноги фон Миндена и подгоняя поминутно озирающегося Линевича, ставшего вдруг чрезвычайно шустрым.
Не обернулся он даже тогда, когда за спиной ударили первые выстрелы…
«Вот и все, Вадька, — думал Вадим, обустраивая позицию и не забывая при этом время от времени бросать взгляд вниз, откуда, пока еще крошечные, приближались фигурки преследователей. — Вот и все…»
Он разложил поудобнее рожки к своему «АКСМу», полученную напоследок от спятившего лейтенанта гранату — марка была незнакома, но от хорошо известной еще по школьному «энвэпэ» «лимонки» «Ф-1» эта «дура» отличалась мало, разве что была потяжелее. Про штык-нож он вспомнил чисто автоматически — вряд ли дело дошло бы до штыкового боя, — просто жутко не хотелось оставаться одному, и он старался затянуть прощание подольше.
Ему еще ни разу не доводилось стрелять в живых людей, и он старался себя убедить, что постепенно укрупняющиеся фигурки, видимые все четче и четче, не более чем мишени, по которым он научился сносно, «на троечку» попадать еще в учебке. Тогда ему сильно помогло воображение: несложно было представить, что мишень — старший сержант Лызогуб, за подхалимаж перед начальством прозванный Лизогузом, гроза и ужас всех первогодков, достойный предшественник Перепелицы.
«Неужели все украинцы такие, как эти двое? — подумал Вадик. — Нет, есть же среди них хорошие, достойные люди… И много, наверное…»
А преследователи казались уже не муравьями, а тараканами… Скоро, уже скоро.