Квадрильи проезжали в открытых каретах, и золотое шитье на костюмах тореро ослепительно сияло в лучах вечернего солнца, вызывая восторг толпы. «Это Фуэнтес». «А вон Бомба». И зеваки, радуясь, что узнали своих героев, жадными глазами следили за удаляющимся экипажем, словно ожидали какого-то чуда и боялись пропустить его.
С верхней части улицы Алькала виден был весь прямой широкий путь, ослепительно белые стены домов, ряды зеленеющих на весеннем ветру деревьев, черные от множества зрителей балконы и мостовая, почти сплошь залитая волнующейся толпой и потоком экипажей, спускавшихся к фонтану Кибелы. Отсюда улица вновь шла вверх меж двух рядов деревьев и высоких зданий, а еще дальше перспективу замыкала триумфальная арка ворот Алькала, белой громадой выделяясь на голубом просторе неба с проплывающими, словно одинокие лебеди, легкими облаками.
Гальярдо молча сидел на своем месте, отвечая толпе застывшей улыбкой. После того, как он поздоровался с бандерильеро, он не произнес ни слова. Товарищи его, измученные тревогой и ожиданием, тоже были бледны и молчаливы. В своем кругу тореро не заботились о показной веселости, необходимой перед лицом публики.
Можно было подумать, что какой-то таинственный голос предупреждал толпу о продвижении последней квадрильи, направлявшейся к цирку. Зеваки, бежавшие за каретой с криками «Гальярдо!», постепенно отставали, теряясь среди экипажей, но все же пешеходы поворачивали головы, словно чувствуя за своей спиной приближение знаменитого тореро, и выстраивались вдоль тротуара, чтобы получше рассмотреть его.
Женщины в катившихся далеко впереди колясках тоже поворачивали головы, привлеченные звоном бубенцов. Нестройный гул восторженных восклицаний раздавался то в одной, то в другой группе пешеходов; кто размахивал шляпой, кто в знак приветствия поднимал вверх трость.
Гальярдо всем отвечал заученной улыбкой, но, казалось, был занят своими мыслями. Рядом с ним сидел бандерильеро Насиональ — надежный друг, старше его на десять лет, суровый человек с насупленными бровями и медлительными движениями. Среди тореро он был известен своей добротой, честностью и пристрастием к политике.
— На Мадрид тебе не придется жаловаться, Хуан,— произнес Насиональ.— С публикой ты, видно, поладил.
Гальярдо, словно не слыша этих слов или просто желая высказать мучившую его мысль, ответил:
— Чует мое сердце, сегодня случится худое.
Поравнявшись с фонтаном Кибелы, карета остановилась. От Прадо к бульвару Кастельяна спускалась пышная похоронная процессия, перерезав пополам лавину экипажей, двигавшуюся по улице Алькала.
Гальярдо побледнел еще больше. Испуганными глазами смотрел он на проплывавший мимо крест и на священников, которые затянули заупокойную молитву, глядя — кто с негодованием, кто с завистью — на всех этих забывших бога людей, думающих только о развлечениях.
Матадор поспешил обнажить голову, и вся квадрилья, кроме Насионаля, последовала его примеру.
— Ах, будь ты проклят! — закричал Гальярдо.— Сними шляпу, висельник!
В ярости он готов был избить Насионаля; предчувствие говорило ему, что эта дерзость навлечет на него величайшие несчастья.
— Ладно... сниму,— схитрив, как упрямый ребенок, проворчал Насиональ, когда увидел, что крест уже далеко,— сниму... но только перед покойником.
Они долго стояли, пропуская бесконечную процессию.
— Дурная примета,— пробормотал Гальярдо дрожащим от гнева голосом.— И кому пришло в голову тащить покойника по этой дороге?.. Проклятие!.. Говорил я, что-нибудь да стрясется сегодня.
Насиональ с улыбкой пожал плечами.
— Суеверие и предрассудки! Бог и природа этим не занимаются.
Слова Насионаля, еще больше разозлившие Гальярдо, вывели из мрачной задумчивости остальных тореро, и они принялись потешаться над товарищем и его излюбленным выражением «бог и природа».
Как только путь очистился, мулы помчались во весь опор, и карета двинулась дальше, обгоняя другие направлявшиеся к цирку экипажи. Достигнув цели, карета свернула налево и остановилась у так называемых Конюшенных ворот, которые вели к загонам и конюшням. До ворот пришлось продвигаться шагом среди густой толпы. Снова овации в честь Гальярдо, едва тот вышел из кареты в сопровождении квадрильи. Снова нужно беречь платье от грязи, приветливо улыбаться и прятать правую руку от всех желающих пожать ее.