— Он еще пожалеет об этом,— говорил Антонио в заключение.— Пренебрегать семьей! Да где он еще найдет искреннюю любовь, как не среди родных, знавших его с пеленок? Он много теряет. Под моей опекой ему жилось бы, как самому...
Но тут Антонио умолкал, проглатывая имя знаменитого человека из страха перед насмешками бандерильеро и любителей, ставших завсегдатаями в доме Гальярдо и уже успевших подметить слабость шорника к историческому персонажу.
С великодушием героя Гальярдо постарался умаслить зятя и поручил ему наблюдение за постройкой нового дома, дав ему при этом полную свободу в расходах.
Упоенный той неожиданной легкостью, с какой сыпались на него деньги, эспада не возражал, чтобы зять погрел себе руки на этом деле, стараясь вознаградить тщеславного родича за постигшее его разочарование.
Тореро выполнял задуманное — строил для матери дом. Бедняжка провела свою жизнь за мытьем полов у богачей, пускай же теперь у нее будет собственный дом с великолепным патио, выложенным мраморными плитами, с мозаичным фризом, с роскошной обстановкой и служанками, множеством служанок, которые будут ей во всем угождать. Подобно матери, Гальярдо был связан неразрывными узами с предместьем, где протекло его нищенское детство. Ему нравилось пускать пыль в глаза тем самым людям, у которых работала поденщицей его мать, и сунуть горсть песет тому, кто чинил башмаки у его покойного отца или в трудную минуту подкармливал его, Хуанильо. Он купил на слом несколько старых домов, в том числе и тот, в подворотне которого башмачил его отец, и начал постройку здания с белыми стенами, зелеными решетками на окнах, с прихожей, выложенной изразцами, и с чугунной дверью в тонких завитках, через которые будет виден фонтан посреди патио, мраморные колонны и подвешенные между ними золоченые клетки с говорящими птицами.
Радость Антонио, получившего полную и бесконтрольную свободу действий в руководстве постройкой, омрачилась неожиданной и неприятной новостью.
У Гальярдо оказалась невеста. Разъезжая в разгар лета по Испании и срывая аплодисменты толпы на всех аренах, он что ни день посылал письма одной девушке, проживавшей по соседству с семьей, и часто между двумя корридами покидал своих товарищей, чтобы провести вечер в нежной беседе под ее окошком.
— Видели вы что-нибудь подобное? — кричал негодующий шорник у «семейного очага», то есть в обществе жены и тещи.Завел себе невесту, и ни слова семье, а ведь семья — это самое дорогое на свете. Сеньор задумал жениться. Мы ему, как видно, надоели. Какое бесстыдство!
Молчаливая Энкарнасьон полностью разделяла справедливое негодование мужа, о чем свидетельствовало возмущенное выражение ее грубоватого красивого лица: она была рада случаю осудить поведение брата, удачи которого вызывали у нее глухую зависть.
Что говорить, он и в детстве был бессовестным.
Но мать не соглашалась с ними:
— Ерунда! Девушку я отлично знаю, она дочь моей покойной подруги на фабрике. Не жена, а золото, сама доброта и скромность.
Я сказала Хуану — женись, и чем скорее, тем лучше.
Девушка была сирота и жила в семье дяди и тети, владельцев съестной лавки в предместье. Отец, бывший торговец водкой, оставил ей два домика в окрестностях Макарены.
— Это не много,— продолжала сеньора Ангустиас,— но как-никак девушка не явится в дом с пустыми руками. А уж нарядов!
Господи боже! У девушки золотые руки. Что за вышивки, с каким усердием готовит она себе приданое!
Гальярдо лишь смутно помнил, что в детстве они вместе играли близ подъезда, где отец чинил башмаки, меж тем как матери вели беседу. Ловкая, как ящерица, тоненькая смуглая девчурка с огромными цыганскими глазами — словно две чернильные капли темнели на ее голубоватых белках с бледно-розовыми уголками.
Она бегала проворно, как мальчик, тонкие ножки так и мелькали, а непокорные завитки волос развевались по ветру, будто черные змейки. Потом он потерял из виду свою маленькую подругу и встретился с ней лишь много лет спустя, когда начинал завоевывать себе известность как новильеро.
Был праздник тела господня, один из немногих дней, когда женщины, рабыни восточной лени, подобно мавританкам, покидающим заточение, выходят на улицу в своих кружевных мантильях с гвоздиками на груди. Гальярдо увидел стройную высокую девушку с крепким, точно налитым телом, с тонкой талией, перехваченной кушаком, и упругими, развитыми бедрами. При встрече с тореро ее бледное, матовое лицо зарделось, большие сверкающие глаза скрылись под длинными ресницами.