Внезапно солнце затуманилось. Золотая пелена, затянувшая белые стены домов, померкла. Многие взглянули вверх. По синей глади неба, с двух сторон ограниченной ребрами крыш, ползла большая черная туча.
— Пустое,— важно изрек маркиз.— Когда я вышел из дому, я заметил, в каком направлении ветер нес клочок бумаги. Дождя не будет.
Все немедленно согласились. Конечно, дождя не может быть, раз это утверждает маркиз Морайма. Он предсказывал погоду, как старый пастух, и никогда не ошибался.
Тут маркиз увидел Гальярдо.
— Тебе предстоят в будущем сезоне великолепные корриды.
Какие быки! Поглядим, дашь ли ты им возможность умереть, как добрым христианам. Ты знаешь, что в этом году я не всем был доволен. Бедняжки заслужили лучшего!
Наконец появилась донья Соль, придерживая одной рукой шлейф черной амазонки, из-под которой выглядывали голенища высоких сапожек из серой кожи. На ней была мужская рубашка с красным галстуком, куртка и жилет фиолетового бархата. Из-под изящно сдвинутой набок широкополой бархатной шляпы выбивались золотые кудри.
Она вскочила в седло с ловкостью, неожиданной для женщины, и взяла гаррочу из рук слуги. Здороваясь с друзьями и извиняясь за опоздание, она все время искала глазами Гальярдо. Доверенный тронул шпорой коня, желая подъехать поближе и представить ей матадора, но донья Соль, не дожидаясь, направилась к ним сама.
Гальярдо почувствовал волнение, увидев ее так близко. Какая женщина! О чем он будет говорить с ней?..
Увидев, что она протянула ему руку, тонкую благоухающую руку, он, торопясь и смущаясь, сжал ее своей ручищей, одним ударом валившей наземь быков. Однако бело-розовая лапка не дрогнула под этим непроизвольно грубым пожатием, которое у любой другой женщины вызвало бы крик боли; ответив сильным пожатием, она легко освободилась из тисков.
— Спасибо, что пришли. Рада познакомиться с вами.
И ослепленный Гальярдо, понимая, что необходимо что-нибудь ответить, заикаясь пробормотал, будто приветствовал какого-нибудь любителя:
— Благодарю. Как поживает семья?
Звон копыт о камни мостовой заглушил сдержанный смех доньи Соль. Она пустила коня в галоп, и все всадники двинулись за ней, словно почетный эскорт. Пристыженный, еще не очнувшийся от изумления, Гальярдо скакал позади всех, смутно догадываясь, что сказал какую-то глупость.
Покинув пределы Севильи, кавалькада поскакала вдоль реки; золотая башня осталась позади; они ехали среди садов, по тенистым аллеям, посыпанным желтым песком, потом свернули на шоссе, вдоль которого тянулись трактиры и постоялые дворы.
Подъезжая к Табладе, все увидели среди зеленой равнины черную массу людей и экипажей, скопившихся у ограды, отделяющей пастбище от загона, где находился скот.
Гвадалквивир нес свои воды через всю ширь лугов. На том берегу, на крутом склоне раскинулась деревня Сан-Хуан-де-Аснальфараче, увенчанная развалинами замка. Среди серого серебра оливковых рощ мелькали белые стены сельских хижин. В противоположной стороне обширного горизонта, на фоне голубого неба, усеянного белоснежными облаками, вырисовывалась Севилья. Над морем крыш возвышалась величественная громада собора и красавица Хиральда, розовеющая под лучами вечернего солнца.
Всадники с трудом продвигались в бурлящей толпе. Приехали чуть не все дамы Севильи, привлеченные затеей доньи Соль.
Приятельницы приветствовали ее из своих экипажей и находили, что мужской костюм ей к лицу. Кузины, дочери маркиза, просили ее быть осторожной:
— Ради бога, Соль! Не безумствуй!
Всадники въехали в загон, провожаемые аплодисментами простой публики, которая сбежалась на фиесту.
Лошади, почуяв или издали увидев врага, поднимались на дыбы, били копытами и ржали, сдерживаемые железной рукой всадников.
Посреди загона расположились быки. Одни мирно паслись или неподвижно лежали на красноватой траве зимнего луга, подогнув ноги и опустив морду. Другие, более предприимчивые, неторопливо направлялись к реке, а впереди, позванивая колокольчиками, шли вожаки, почтенные, мудрые быки; пастухи помогали им собирать стадо, метко пуская пращой камни по рогам отстающих.
Всадники, словно держа совет, некоторое время стояли неподвижно на одном месте под жадными взглядами публики, ожидавшей необычайного зрелища.
Первым поскакал вперед маркиз в сопровождении одного из друзей. Оба всадника остановили коней рядом с быками. Встав на стременах, они размахивали гаррочами и громко кричали, стараясь вспугнуть стадо. Черный бык с сильными ногами отделился от остальных и помчался в глубь загона.
Маркиз недаром гордился своим стадом, состоявшим из отборных животных, тщательно выведенных при помощи скрещивания. Это была не убойная скотина с грязной, грубой, неровной шерстью, с широкими копытами, опущенной головой и огромными неуклюжими рогами. Это были благородные быки, наделенные нервной подвижностью, сильные и могучие; когда они мчались, взметая тучи пыли, земля дрожала у них под ногами. Не быки, а совершенство: тонкая, лоснящаяся, словно у породистого коня, шерсть; сверкающие глаза; гордая, широкая шея; гибкий, тонкий хвост; изящные, остроконечные, словно отполированные рога; маленькие круглые копыта, срезавшие траву, как отточенное железо.
Всадники поскакали за отделившимся от стада быком, подгоняя его с двух сторон, преграждая ему путь, когда он заворачивал к реке, и продолжая погоню, пока маркиз, пришпорив коня, не выиграл расстояние. Он подскакал к быку и, подняв гаррочу, вонзил ее в могучий затылок. Сила удара, удвоенная быстротой лошадиного бега, была такова, что бык потерял равновесие и рухнул на траву животом вверх, зарывшись рогами в землю и подняв все четыре копыта.
Сила и ловкость старого скотовода вызвали за оградой взрыв восторга. Оле, старик! Никто не знал быков так, как маркиз. Он воспитывал их, как детей, от самого рождения в коровьем хлеву до того часа, когда провожал их на смерть на арене цирка, словно героев, достойных лучшей участи.
Другие всадники тоже пожелали попытать счастья и заслужить аплодисменты толпы. Но Морайма воспротивился — теперь очередь его племянницы. Если хочет попробовать свои силы, пусть идет сейчас, пока стадо не разъярено долгим преследованием.
Донья Соль пришпорила своего коня, который непрерывно вставал на дыбы, возбужденный близостью быков. Маркиз хотел сопровождать ее, но она отказалась. Нет, она предпочитает Гальярдо, он ведь тореро. Где же Гальярдо? Матадор, все еще смущенный своей неловкостью, молча занял место рядом с дамой.
Оба поскакали галопом в самую гущу стада. Лошадь доньи Соль несколько раз поднималась на дыбы, как бы отказываясь идти дальше, но амазонка сильной рукой заставляла ее продолжать путь. Гальярдо, размахивая гаррочей, издавал крики, похожие на мычание, как будто подзадоривая быка на арене.
Вскоре им удалось отделить одно из животных от стада. Это был пятнистый, бело-коричневый бык с могучей шеей и заостренными, как иглы, рогами. Он помчался в глубь загона, словно выбрав там удобное место для боя. Донья Соль в сопровождении матадора поскакала за ним.
— Берегитесь, сеньора! — крикнул Гальярдо.— Это старый бык, он вас заманивает. Смотрите, как бы он не поверпул обратно!
Так оно и случилось. Когда донья Соль, собираясь повторить прием своего дяди, направила коня в сторону, чтобы вонзить гаррочу в затылок зверя и свалить его наземь, бык, словно почуяв опасность, внезапно повернулся и, грозно опустив рога, встал перед всадницей. Лошадь промчалась мимо с такой скоростью, что донье Соль не удалось удержать ее, а бык двинулся за ней, превратившись из преследуемого в преследователя.
Женщина не собиралась бежать. На нее смотрели тысячи глаз, опа подумала о насмешках приятельниц, о снисходительной жалости мужчин и, натянув поводья, повернула коня навстречу быку. Подняв гаррочу, словно пикадор, она вонзила ее в шею быка, который наступал, мыча и низко опустив голову. Кровь хлынула из могучего затылка, но животное, не чувствуя боли, неудержимо стремилось вперед, пока его рога, вонзившись в брюхо лошади, не подняли ее на воздух.