Поэтому я убиваю людей. Это лучшее, что может сделать бедняк, если хочет пробить себе дорогу и заставить уважать себя.
Насиональ, который до сих пор слушал речи бандита в невозмутимом молчании, счел нужным вмешаться:
— Образование, вот что нужно бедняку — нужно научиться читать и писать.
Слова Насионаля вызвали за столом дружный хохот; всем известна была его мания.
— Опять завел свое, приятель,— сказал Потахе,— помолчи уж, пусть Плюмитас рассказывает дальше. Он дело говорит.
Бандит отнесся с полным презрением к заявлению бандерильеро, которого ни во что не ставил из-за его осторожности на арене.
— Я умею читать и писать. А к чему это все? Когда я жил в деревне, я этим только отличался от других, а самому мне моя участь казалась еще горше. Бедняку нужна справедливость. Пусть отдадут ему то, что следует, а если не дают, пусть сам возьмет.
Будь волком и внушай страх — другие волки станут тебя уважать, а скотинка еще и поблагодарит за то, что ты сожрешь ее.
Если же увидят, что ты струсил и обессилел, даже овцы будут мочиться тебе на голову.
Потахе, который был уже пьян, восторженно одобрял каждое слово Плюмитаса. Он не очень вникал в смысл всех речей, но ему казалось, что сквозь пьяный туман он различает свет высшей мудрости.
— Правильно, товарищ. Бей всех подряд. Продолжай, ты дело говоришь.
— Я знаю, что такое человеческий род,— продолжал бандит.— Мир делится на две части: те, кого стригут, и те, кто стрижет. Я не хочу, чтобы меня стригли; я рожден стричь других, потому что я настоящий мужчина и никого не боюсь. С вами, сеньор Хуан, произошло то же самое. Вы тоже выбились из низов, но ваш путь лучше, чем мой.
Некоторое время он пристально смотрел на матадора, а потом произнес со страстной убежденностью:
— Мы слишком поздно появились на свет, сеньор Хуан.
Чего бы только не добились в прошлые времена такие отважные, честные парни! И вы не убивали бы быков, и я не скитался бы в лесу, как дикий зверь. Мы с вами были бы вице-королями пли какими-нибудь важными начальниками там, за морями. Вы слыхали что-нибудь о Писарро, сеньор Хуан?
Сеньор Хуан ответил неопределенным жестом, желая скрыть свое невежество, ибо это таинственное имя он слышал впервые.
— Сеньора маркиза лучше меня знает, кто он такой, и она простит меня, если я скажу какую-нибудь глупость. Я знал эту историю, когда был церковным служкой: я тогда зачитывался старинными романсами, которых много было у священника. Так вот, Писарро был бедняком, как мы с вами. Он переплыл океан с двенадцатью или тринадцатью такими же головорезами, как сам, и высадился не на земле, а в сущем раю... в королевстве, которое называлось Потоси. Там у них было невесть сколько сражений с жителями Америки, которые носили перья на голове и стреляли из луков, но в конце концов испанцы стали хозяевами и заграбастали все сокровища тамошних королей. Они набили свои дома до самой крыши золотыми монетами, и каждый из них стал маркизом, генералом или судьей. И таких ребят было много.
Представляете себе, сеньор Хуан, как бы мы пожили в те времена?.. Что бы стоило вам и мне вместе с моими молодцами натворить дел почище, чем этот Писарро?
И все обитатели фермы, молча, но с блестящими от волнения глазами выслушавшие эту историю, утвердительно закивали головой.
— Говорю вам, мы родились слишком поздно, сеньор Хуан.
Хорошие пути теперь для бедняков закрыты. Испанец не знает, что делать. Ему некуда идти. Все, что оставалось еще нетронутым в мире, захватили англичане и другие иностранцы. Дверь заперта, и мы, отважные люди, должны гнить в этом загоне да еще выслушивать оскорбления, если мы не хотим мириться со своей участью. Меня, который мог бы быть королем в Америке или в другой стране, называют чуть ли не вором. Вы храбрец, вы убиваете быков и наслаждаетесь славой, но я знаю, что многие сеньоры считают работу тореро низким занятием.
Донья Соль вмешалась, чтобы подать бандиту благой совет.
Почему бы ему не стать солдатом? Он мог бы отправиться в дальние страны, в которых идет война, и применить свои силы на благородном поприще.
— Да, на это я гожусь, сеньора маркиза. Я не раз думал о военной службе. Если случается мне заночевать на какой-нибудь ферме или провести тайком несколько дней в своем доме, то когда я ложусь в постель как христианин или ем горячую пищу за таким вот столом, тело мое радуется, но вскоре мне все надоедает, и меня начинает манить лесная жизнь со всеми ее лишениями, и хочется поспать на голой земле, завернувшись в плащ, подложив камень под голову... Да, я гожусь в солдаты; я был бы хорошим солдатом. Но куда идти?.. Кончились настоящие войны, в которых каждый с горсткой товарищей делал то, что подсказывала ему смекалка. Сейчас армия — это людское стадо. Все одного цвета, одного вида, все живут и умирают по команде. Всюду одно и то же: те, кого стригут, и те, кто стрижет. Вы совершите подвиг — его присвоит себе полковник; вы сражались как лев, а награду дадут генералу... Нет, и для того, чтобы быть солдатом, я родился слишком поздно.
Плюмитас, опустив глаза, погрузился в размышления о злосчастной судьбе, не оставившей ему места на земле в наше время.
Внезапно он взял в руку карабин и поднялся с места.
— Пойду... Спасибо, сеньор Хуан, за гостеприимство. Прощайте, сеньора маркиза.
— Но куда же ты пойдешь? — спросил Потахе, удерживая его.— Сиди, несчастный. Где еще тебе будет лучше, чем здесь?
Пикадор не хотел отпускать бандита, ему нравилось беседовать с ним как с закадычным другом, а кроме того, сколько интересного можно будет рассказать в городе об этой встрече!
— Я провел здесь уже три часа, пора идти. Никогда я не остаюсь надолго в такой открытой и ровной местности, как Рипконада. Может быть, за это время уже стало известно, что я здесь.
— Ты боишься жандармов? — спросил Потахе.— Они не придут. А если придут, я буду с тобой.
Плюмитас презрительно пожал плечами. Жандармы! Такие же люди, как все. Есть среди них и храбрецы, но все они отцы семейств и предпочитают не видеть его. Всегда они запаздывают, даже если знают, где он находится. Разве что случайно столкнутся с ним лицом к лицу, когда нет возможности избежать встречи.
— Прошлым месяцем сижу я как-то на ферме «Пять труб» и завтракаю, вот так же, как здесь, только не в такой хорошей компании. Вдруг являются шесть пеших жандармов. Я уверен, они и не знали, что я там, а просто зашли подкрепиться. Несчастная случайность. Но тут уж ни они, ни я не могли избежать драки: слишком много народу было на ферме. Пойдет болтовня, злые языки станут говорить, будто все мы трусы,— и пропало всякое уважение. Фермер запер ворота, а жандармы давай колотить в них и кричать, чтобы он отпер. Я приказал фермеру и одному из батраков стать по обе створки ворот. «Как скажу: пора,открывайте настежь». Вскочил я на кобылу, револьвер в руку — «Пора!». Ворота распахнулись, и я промчался, как дьявол. Вы еще не знаете, на что способна моя лошадка. Вдогонку раздалось несколько выстрелов, но напрасно! Я тоже отстреливался на скаку и, говорят, ранил двоих жандармов... Короче, я ускакал, прижавшись к лошадиной шее, чтобы не служить им мишенью, а жандармы в отместку избили палками всех, кто был на ферме.
Поэтому лучше помалкивать о моих посещениях, сеньор Хуан.
А то придут потом эти в треуголках и замучают вас допросами и дознаниями, как будто это поможет поймать меня.
Работники Ринконады безмолвно подтвердили его слова. Да, они слыхали об этом. Надо молчать о приходе бандита, не то наживешь беду,— так поступают на всех фермах и в пастушьих хижинах. Всеобщее молчание было самым могучим помощником бандита. Кроме того, все крестьяне были его восторженными по526 читателями. Они видели в нем героя, мстителя. Им нечего было бояться. Он опасен только для богачей.
— Я не боюсь треуголок,— продолжал бандит.— Я боюсь бедняков. Они-то хорошие, да вот нищета — скверная штука!
Я знаю: меня убьют не жандармы, их пуля меня не возьмет. Если кто и убьет меня, то, наверное, какой-нибудь бедняк. К ним подходишь без страха, ведь мы одного поля ягода, а тут-то и легко воспользоваться твоей неосторожностью. У меня есть враги, которые поклялись отомстить мне. Находятся подлые души, которые доносят, надеясь заработать несколько песет, или выродки, которые делают то, что им прикажут. Если хочешь, чтобы тебя боялись, нужна твердая рука. Подколешь такого по-настоящему, остается семья, чтобы отомстить. А если по доброте своей только спустишь ему штаны да отстегаешь крапивой и репейником, он будет помнить об этой шутке всю жизнь... Да, таких бедняков, как я сам,— вот кого я боюсь.