— Морской провод островитян, господин командор, — показал мне ископаемый кусок проволоки с зачищенными концами гвардейский инженер-майор Лебенфорт. — Точно такой же провод они используют для управляемого минного поля в акваториях своих портов. Ему вода нипочем. Может это вообще были не наши?
— Ага… — усмехнулся я. — Включи мозг, майор. Канавки тут в парке копали и косметику на ландшафтный дизайн тоже моряки с Солёных островов наводили? На виду у всех? В полной парадной форме? Тайно такой объем работ не провести.
Инженер-аристократ совершенно по-простонародному почесал в затылке и добавил.
— По крайней мере, господин командор, могу точно сказать, что с гвардейского инженерного городка никого не привлекали для этого. Можно и журналы работ поднять. В том числе и по ремонту инженерных коммуникаций дворца за несколько лет назад. У нас все записано и архивы в порядке.
— Это уже, майор, будете раскапывать не со мной, — сказал я ему, кивнув на подъехавшего верхом к развалинам Моласа в сопровождении небольшой свиты. Генерал как раз слезал с коня, кинув поводья ближайшему гренадеру. И я поспешил к нему с докладом.
По иронии судьбы император, законно уже избранный император Бисер Первый, остался жив и относительно работоспособен. Синяки, шишки и переломанные пальцы не в счет, как и легкая контузия. По крайней мере, разговаривал он здраво.
А вот рецкий герцог Ремидий, который собой прикрыл Бисера, был плох. Ему кроме контузии еще отдавило ноги каменной балкой.
Военные гвардейские врачи разворачивали палатку полевого госпиталя и готовили герцога к ампутации голеней. Иначе они гарантировали ему не быструю, но мучительную смерть от неминуемой гангрены.
— Савва, — позвал меня Ремидий к своему ложу и, превознемогая боль, приказал. — Гони сюда срочно двух нотариусов из города, пока меня еще резать не начали. И позаботься о моих внуках. Они и тебе не чужие. Обещай.
Я держал в ладонях руку герцога и из моих глаз непроизвольно катились слезы.
— Обещаю, — выдавил из себя это слово шепотом, прямо глядя в его глаза.
Поить себя настойкой опия герцог запретил. Терпел. Желал быть в ясном сознании.
Пригнанные на пределе лошадиных сил из города нотариусы — на шестерке мощных рысаков запряженных в императорскую карету цугом, в состоянии пребывали ошарашенном, но работоспособном. Пока мои штурмовики отгоняли от герцога хирургов, они составили завещание Ремидия «пребывающего с ясной головой и в твердой памяти», согласно которому ему наследовал Рецкую марку старший внук, а младший получал автономию в графстве Риест под протекторатом старшего брата. Титулы герцога и маркграфа оставался за старшим. Я сам в случае смерти Ремидия становился регентом герцогства с правами электора до совершеннолетия юного герцога. Прописаны были и ограничения власти регента Палатой баронов в исключительных случаях, а также сама процедура принятия таких ограничений, весьма запутанная и требующего квалифицированного большинства при голосовании.
Окончив диктовку, Ремидий откинулся на свернутый в валик плащ, заменивший ему подушку. Лоб его покрылся испариной. Но предавался он законной своей слабости недолго.
Завещание, заверенное двумя столичными нотариусами, я получил на руки, а копии они оставляли на хранение у себя. Перестраховщик Ремидий. Но ему лучше знать местные реалии.
Хотел он на меня от доброты душевной еще графский титул навесить, но я категорически отказался. Графы в Реции только его внуки и больше никто. Герцог со мной согласился.
— Теперь можете давать ваш опий, — завил Ремидий с чувством выполненного долга. — Терпеть эти боли никаких сил уже нет.
И ведь даже не застонал ни разу, только рычал иногда. Железный старик.
В хирургическую палатку я за герцогом не пошел. Не смогу видеть, как ему отрезают ноги. Я спокойно отношусь к виду крови, но тут… Тут личное… Полюбил я этого старика.
Император, полусидя у развалин на раскладной походной кровати, приставленной к каким-то ящикам, уже отдавал несколько сумбурные приказания. Рядом с ним крутился генерал Молас. Он по ходу пьесы вносил необходимые коррективы в монаршую волю. На что Бисер только кивал в подтверждение. Все крутилось и вертелось, внося в хаос первых часов некую упорядоченность. Мне вроде как делать стало уже нечего.