Представившись затем командиру полка и устроившись в отведённой ему комнатке здания бывшей лютеранской школы, наскоро приведя себя в порядок и перекусив, чем Бог послал, Павловский приказал построить для знакомства вверенный ему эскадрон. Картина, мягко сказать, не впечатлила: восемьдесят четыре души вместо ста пятидесяти по штату, только один офицер в должности помощника командира эскадрона, должности командиров взводов замещались унтер-офицерами. Обмундированы и обуты вроде бы во всё добротное, шашки, карабины, патронташи — всё на местах. Но лица! Но взгляды! «Шайка уставших, отчаявшихся и дерзких разбойников», — подумал Павловский. А ведь он вышел перед строем во всей красе, с орденами, перетянутый новыми скрипучими ремнями, с трофейными гусарской шашкой и пистолетом в огромной кобуре. Ни исполинский рост, ни бравый вид командира на эскадрон не произвели никакого впечатления. По рядам негромко переговаривались, наплевав на дисциплину:
— Ещё одного попугая прислали.
— Ничего, мы его быстренько обломаем.
— Будет артачиться, пуля в спину, и гуляй, красавчик.
— Закурить бы скорее.
— А по мне, так лучше пожрать чего…
Павловский долго терпел, но вдруг неожиданно для всех гаркнул, словно германская гаубица:
— Ррав-няяйсь!!! — Строй разом подтянулся. — Смирна-аа!!! Слушай мою команду! Сегодня проверю состояние конского состава и оружия. Нерадивые и бездельники будут наказаны. Мне, боевому офицеру, вовсе не страшны ваши буравящие взгляды и трусливые угрозы. Мне за Родину страшно. Страшно, что немецкий сапог намерен её топтать, а многие русские солдаты собираются помогать ему в этом. Позор-то какой!
После построения помощник командира подпоручик Штебро, призванный из резерва, осторожно предостерёг Павловского:
— Прошу прощения, господин ротмистр, но вот вам мой совет: не хотите пулю в спину, будьте поаккуратнее с нижними чинами. Сами понимаете, время какое…
Павловский не спеша закурил, присел на берёзовый чурбак и, глядя куда-то мимо помощника, спокойно ответил:
— Я, знаете ли, подпоручик, не нуждаюсь в ваших советах. Если суждено получить пулю в спину, на то воля божья. Но пока я командую эскадроном, порядок и дисциплина в нём будут железными.
9
Девятнадцатого августа 1917 г. на рижском направлении германские войска перешли в наступление. К полудню части 8-й немецкой армии форсировали Двину, угрожая выйти в тыл оборонявшим Ригу русским войскам. Опасаясь окружения, генерал Парский приказал эвакуировать Ригу. 21 августа немцы вступили в город, а вскоре туда явился кайзер Вильгельм II, принявший участие в торжествах.
После взятия Риги немцы прекратили наступление и возобновили его 1 сентября. Рано утром немецкая артиллерия начала артподготовку, используя химические снаряды, а в 9 часов утра 2-я гвардейская германская дивизия начала форсирование Западной Двины и захватила ряд плацдармов.
Упорное сопротивление 2-й бригады латышских стрелков обеспечило возможность выхода из-под германского удара 2-му и 6-му Сибирским корпусам. Окружить 12-ю армию немцы не смогли. Генерал Д. С. Парский отдал приказ оставить позиции и отступать на 3-ю оборонительную линию. Этот шаг подорвал боевой дух российских войск. Началось беспорядочное отступление на северо-восток. Войска бросали артиллерию и обозы.
Германцы преследовали отступавших довольно пассивно. Видимо, потому, что немецкое командование было вынуждено перебросить ряд участвовавших в операции дивизий в Италию и на Западный фронт. Лишь немецкая авиация активно штурмовала колонны отступавших русских войск, нанося удары и по беженцам.
Кавалерийская бригада, действуя в арьергарде, прикрывала отход русской армии. Эскадрон Павловского, потрёпанный в ежедневных стычках с германскими гусарами, совали затычкой в любую дырку. В живых осталось чуть больше шестидесяти человек. Погибшего подпоручика Штебро в должности помощника командира эскадрона замещал старший унтер-офицер Девяткин из кадровых, мужик опытный, рассудительный, осторожный. Благодаря ему и солдатскому страху оказаться в германском плену, Павловскому удалось наладить в эскадроне дисциплину. В бригаде это оказалось единственное подразделение, без революционного базара выполнявшее приказы и бившееся с немцами не за страх, а за совесть.
Чтобы хоть чем-то отблагодарить бойцов, Павловский выклянчил в штабе бригады целую коробку солдатских Георгиевских крестов, и на коротком привале подполковник Каменцев лично наградил солдат и унтер-офицеров, а заодно и зачитал приказ о производстве в чины. Всем унтерам присвоили чин старших, а Девяткину — фельдфебеля. По такому случаю награждённые и произведённые в очередной чин решили надраться, известив, правда, Девяткина. Тот доложил Павловскому и вовсе не ожидал такой реакции командира: