— Похоже, они помнят меня, — сказала я, с сожалением посмотрев на Маллет.
— Значит, похоже, ты заработала хорошую репутацию, — сказала она с усмешкой. — Большинство из них являются претендентами… на тех, кого мы называем подражателями. Предполагается, что это крутейшие из крутых в своих племенах и бандах. — Она фыркнула с презрением. — Лишь немногие когда-либо будут достаточно круты, чтобы присоединиться к Потрошителям. Остальные просто прихлебатели, платящие дань Большому Папочке.
— Почему это?
— Потому что ни один пони не рискует переходить дорогу Большому Папочке. Даже Общество посылает пони с вещами, в которых он, по их мнению, нуждается, а Общество ненавидит Потрошителей. Либо отнюдь не любовь утратится в другом случае, — сказала Маллет, когда мы направились вверх по лестнице к знаку «Ряды сидений A-H». «Только для первой десятки» было написано ниже.
— Первая десятка? — спросила я, когда мы прошли знак.
— Лучшая десятка величайших Потрошителей во всем Хуфингтоне. Лучшие из лучших. Деус был одним из них. Так же как и Горгон. Ты убила обоих, так что многие участники стремятся заполнить пробелы в списке. Ох… и это означает сражаться с тобой.
— До смерти? — догадалась я, сжав губы. Она выгнула бровь, а затем пожала плечами.
— Не каждый раз, как большинство пони думает, — ответила она. Должно быть, я выглядела удивленной, и кобыла фыркнула и объяснила: — Бои на смерть означают, что мы в любом случае теряем хорошего бойца. Обычно это просто бои до сдачи… Хотя помоги Луна тебе, если ты слишком быстро уступишь. И несчастные случаи бывают. — Она улыбнулась мне. — Я претендую на место Горгона. Хотя и не знаю, с кем мне придется бороться за него.
— Что насчет меня? — спросила я, не решаясь взглянуть на двух кобыл бьющихся между собой с кусками труб. Их поза определенно была слишком стесненной, и они сломают зубы, если не будут осторожны.
— Это зависит от тебя и Большого Папочки. Убей Потрошителя, и он может позволить тебе идти. Убей одного из десятки? Никогда такого не было. Убей двух? Дважды никогда такого не было, — сказала она с усмешкой.
На верхнем этаже, мы вошли в широкий зал, который ненамного меньше забит мусором, чем трибуны ниже. Висело несколько выцветших плакатов в сломанных рамках, показывающих различные команды, игравшие на Арене: Небесные Вышибалы Клаудсдейла, Рыцари Кантерлота, Филлидельфийские Кобылы, и Пионеры Эпплузы были лишь некоторыми из нетронутых команд. Лучше всего сохранились, казалось бы, Мэйнхеттенские Мучители, которые были преобразованы в храм ненависти. Эпитеты были написаны на стенах, полу и даже потолке в десяти футах, но сам плакат нетронут. Прямо напротив него был храм Хуфингтонских Потрошителей, с расколотыми пластиковыми трофеями заполненными крышками, журналами и фотографиями команды. Было ли это мое воображение, или же они выглядели особенно отталкивающе?
— Я не понимаю. Большинство других плакатов немного потрепаны. Почему не эти? — Я кивнула в сторону Мучителей.
Она посмотрела на меня, будто это было очевидным, а затем приняла «пони-из-стойла-ничего-не-знают» выражение лица.
— Они были величайшими соперниками Потрошителей двести лет назад.
Теперь я запуталась больше, чем когда-либо. Разве из-за этого постер не должен быть более исцарапанным? Она посмотрела на картину восемнадцати пони в зеленом и белом.
— Не позорьте вашего самого большого конкурента. Уважайте их, и с нетерпением ждите того дня, когда сможете надрать им задницу. — Она ухмыльнулась мне. — Ты не представляешь, как усердно Большой папочка пытался найти несколько Мэйнхеттенских пони, согласных сформировать команду по хуфболу. Я думаю, что он может умереть счастливым, если сможет поиграть с ними сам.
Мы дошли до двери с табличкой «Менеджер», и она единожды постучала, прежде чем отступить в сторону. Я посмотрела на карамельную кобылу, а затем на дверь. Сделала глубокий вдох, чувствуя себя, будто собиралась шагнуть в кабинет охраны, где мне бы устроили основательный разнос. Мой рог засветился и открыл дверь.
Внутри был потертый диван перед проектором, направленным на пустой участок стены. В одном углу был бар с неуклюжим старым жеребцом, смешивающим напитки. Спортивные страницы газеты, показывающие древнюю команду, были приклеены к стене. Я заметила, что у Мэйнхеттенских Мучителей, казалось, было гораздо больше побед, чем у хозяев поля. Как ни странно, одно место на стене было полностью лишено бумаг.
Перед окном стоял самый крупнейший жеребец, которого я когда-либо видела, а я видела несколько довольно больших пони. Должно быть, он был на копыто выше, чем Биг Макинтош, и даже более мускулист, чем Деус. Его черная как смоль шерсть была намаслена, сверкая в искусственном солнечном свете, струящемся через окно, а его огненно-красная грива была стянута в тугой хвост, струящийся по его шее. Вокруг шеи и передних конечностей он носил длинные шипастые цепи. Жеребец уставился на свои владения.
«Хорошо. Просто пресечь это в зародыше и двигаться дальше».
Я взглянула на старого жеребца, смешивающего какой-то напиток, но, если у него и был пистолет за прилавком, я не думаю, что он будет проблемой. Я действительно надеялась, что он не побежит за помощью. Старик выгнул дугой белые брови, смотря на меня, его темные очки прятали глаза. Я глубоко вздохнула, нацепила убийственнейший взгляд и прошагала вплотную к огромному жеребцу. — Эй! Большой Папочка!
Он повернулся, глядя на меня с угрюмым видом, как будто задаваясь вопросом, кто была эта кобыла, осмелившаяся говорить с ним в таком тоне.
— Что?
Я подалась вперед и стукнула копытом по его груди. Надеюсь, я могла бы просто сильно его шокировать и убедить, что не хотела участвовать в его войне.
— Смотри, ты. Я не Потрошитель, и у меня есть дела поважнее, чем выбивать дерьмо из пони. — Его хмурый взгляд помрачнел до свирепого. Я ударила его в грудь во второй раз. — Меня не волнует, что я убила Деуса и Горгона. Я должна была сделать это, и мне, в любом случае, помогали. Так подари возможность какому-нибудь пони, кто хочет бороться в вашей глупой войне. Это не дело Охранницы. — И несколько последних слов одновременно с ударами по его груди… — Так что избавь меня от этого!
Он посмотрел обратно в мои глаза, его взгляд сузился. Я подумала, что он мог бы в одиночку сломать меня своим взглядом.
— О чем ты говоришь?
— Я… ты… гм… — Я сделала полшага назад и снова вяло ударила по его груди, прежде чем робко улыбнуться. — Ах… привет! Ты не Большой Папочка, да? — Я чувствовала, как сгибаюсь под свирепым взглядом, улыбаясь и гладя копытом по его намазанной маслом груди. — Хе… хе… блестящая…
Старый жеребец за стойкой бара усмехнулся, и побежал с тремя напитками на подносе, балансируемом на голове.
— О, ни о чем не беспокойся, Брут. У большого Папочки есть некоторые дела с этой кобылой, — сказал он хриплым еще элегантным тоном, улыбаясь мне. — Я Большой папочка, маленькая мисси. Приятно познакомиться. Брюквенный коктейль? — Предложил мне Большой Папочка, ставя поднос на столик возле дивана.
Брут наклонился, обхватил губами краю одного стакана, и выпил содержимое одним глотком перед тем, как поставить его обратно.
— Так, вы будете говорить с ней?
— О, я поговорю с ней, Брут. Не беспокойся об этом. И если до неё не дойдёт, то я поговорю с ней так, чтобы дошло, — сказал старый серовато-белый пони, зажав между копытами стакан и отхлебнув тягучее содержимое через большую пластиковую соломинку.
Огромный черный жеребец просто кивнул, его хмурый взгляд размягчился, прежде чем он посмотрел на меня и фыркнул. Затем он двинулся к выходу. Когда он ушел, старый самец усмехнулся: