Зебра вновь удивлённо глянула на меня, но тоже попыталась улыбнуться.
— Ах, ну что ж… как ни странно, мне известна такая история. И притом довольно забавная. История эта об Орионе. Был он зеброй, как ты и я… — Тут она замолкла и усмехнулась. — Хотя, пожалуй, не совсем как ты, хе-хе. Вместе с племенем своим кочевал он по степям. Не был Орион ни самым сильным охотником, ни самым храбрым, ни самым умелым. Был он, по правде говоря, самым слабым, трусливым и неуклюжим в племени. И должен был быть недолгим век его. Но всё же жаждал он любви кобылиц и почёта. Хотелось ему быть выше остальных в своём народе.
Пока Секаши рассказывала, я, жутко хромая, подошла к Торн и попыталась насколько могла аккуратно положить её в мешок. Глаза кобылки безжизненно глядели в никуда. Кажется, она не успела понять, что произошло. Я молилась, чтобы последней мыслью крохи было не то, что Рампейдж предала её.
— Прости меня, — прошептала я на ухо Торн. Секаши прервала рассказ, прочищая горло.
— И вот, как и многие молодые жеребцы, неважно, зебры иль нет, сделал глупый выбор он. Взмолился звёздам он однажды ночью, прося их сильным его сделать, храбрым, трепет наводящим. И вняли звёзды мольбе его. Даровали они ему запретные знания, коими никто владеть не должен. И заточил Орион дух свой в камне, а камень сей — в груди своей.
Туго завязав мешок, я уселась на асфальт и посмотрела на Секаши.
— Свой дух?
«А нет ли связи между этой историей и тем, что я только что видела?»
Она кивнула.
— Да. У всего есть свой дух. Вы называете его душой. Это истинное отражение чьей-либо сущности.
Как забавно. Мне тут же вспомнилась ужасно скучная лекция о кьютимарках.
— Но почему это сделало его… таким… непобедимым?
— У духа есть сила. Дух несёт в себе отпечаток нашего естества, того, благодаря чему мы существуем. Эта наша частица, которая продолжает пребывать в вечности, когда наша земная жизнь подходит к концу. Но если умышленно отделить его часть и поместить в другой сосуд, этот сосуд станет таким же неуязвимым, как и сам дух.
— А если пони потеряет его, что с ним случится?
Она пожала плечами.
— Кто знает? Ты спрашиваешь о мрачных вещах, а я рассказываю только счастливые и весёлые истории. Быть может, когда он умрёт, его дух навеки останется заточённым в этом сосуде. А может быть, однажды он обретёт свободу и воссоединится с остальными. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
— И что произошло с Орионом?
— Сделало каменное сердце бедного глупого Ориона сильнее самого лютого зверя в саванне. С душой, заключённой в несокрушимом камне, не ведал он страха, и не могло ничто противостоять копью его и копытам. Но недоумевало его племя, как смог Орион из столь ничтожного столь великим стать. Спросили они его, не прибег ли он к запретной магии звёзд, и разгневался Орион. Ведь был он так силён и страшен, как смели они спрашивать, в чём причина сего! В ярости перебил Орион всё своё племя, от мала до велика.
И так остался он один.
Долгие годы жил он скитальцем. Бежали прочь все зебры от Ориона-предателя, ибо от пролитой крови покрылась его шкура алыми полосами. Ни один монстр не мог убить его, ни одно копьё сразить. Никто не мог сокрушить его сердце, даже если бы Ориону и хотелось того. В отчаянии вновь воззвал он к звёздам, умоляя их вернуть ему смертную жизнь. Но не принимают звёзды свои дары назад.
В конце концов, подпрыгнул он так высоко, что достиг звёзд и стал одним из них. И поныне охотится он на самых жутких созданий в небесах, надеясь так однажды обрести смерть свою.
Я слушала рассказ Секаши, положив копыто на мешок.
— Но как это возможно… поместить свою душу в сосуд? Зачем? Это всё равно, что… даже не знаю… изуродовать свою кьютимарку!
— Или стереть свой знак, — согласилась Секаши. — Я слышала много подобных историй. О глупцах, мечтавших о могуществе, мудрости и долголетии. В этом стремлении они охотно могли разорвать свою душу на кусочки и сжечь её в магическом пламени, или продать её созданиям настолько ужасным, что даже имен их не произносят вслух, или просто поместить её в новый сосуд. И они получали и власть, и знания, и долгую жизнь… но приобретенное редко оправдывало уплаченную цену. И всё же, безумцы, которым не нужны предостережения звёзд, никогда не переведутся.
— Предостережение звёзд? Или предостережение о звёздах? — спросила я, аккуратно взяв мешок и положив себе на спину. Он был лёгок и в то же время так тяжёл… Она была ещё совсем жеребёнком… Торн заслуживала возможности пожить дольше. Быть счастливой. Как и те несчастные жеребята в клинике…
— Да, — сказала Секаши, пытаясь связать свои пожитки куском верёвки. — Для пони это всего-навсего красивые огоньки на небе, но красивое — ещё не значит безопасное. Звёзды своенравны и могущественны, и сила их не от мира сего. Тот, у которого хватает глупости взывать к ним, обречён. Так же, как и те, кто рядом с ним.
— Так значит, зебры верят, что звёзды — зло? — спросила я, припоминая эпизоды из памяти Мэрипони.
— Некоторые, может быть, и верят, но разве я назвала их «злом»? Нет. Несомненно, они опасны, непредсказуемы и переменчивы. Но они не желают нашего уничтожения, иначе нас бы уже наверняка не существовало. — Секаши с грустью улыбнулась. — Очень легко назвать что-либо злым. Привлекать их внимание и просить у них помощи неразумно, но это не значит, что они жестоки и порочны, — сказала она, переведя взгляд сначала на Рампейдж, а затем на облака. — Истории говорят о том, что звёзды могут указать верный путь нуждающимся, придать сил и вдохновения. И когда мы требуем исполнения наших желаний, они дают нам то, чего мы хотим. Но это может обернуться для нас великой болью, что и довелось познать Найтмэр Мун.
— Найтмэр Мун? — спросила я, обрадовавшись поводу отвлечься от мыслей о только что произошедшем. — Какое отношение она имеет к звёздам?
— А кто по-твоему дал ей подобную мощь? — спросила Секаши, пристально глядя на меня. — Мы должны усвоить одну истину: звёзды — не порождения зла. Пусть для многих и проще думать о них так, но это неверно. Они лишь выносят на свет всех наших тайных демонов, всю боль, которая могла жить в нас из поколения в поколение. Не звёзды сделали вашу принцессу чудовищем. Она была им с самого начала.
— Но… Найтмэр Мун и Принцесса Луна — это же две разные пони! — запротестовала я.
«Не может быть, чтобы та обаятельная, умная принцесса, которую я видела, вдруг оказалась монстром!»
— А можешь ли ты поведать мне историю о том, как она стала Найтмэр Мун? Как одна превратилась в другую? — спросила Секаши. Я как дура открыла рот и тут же снова закрыла. История её изгнания была мне известна, но…
— Я не знаю…
— И мы не знаем. Но многие верят, что она воззвала к звёздам и те ответили ей. И что, хотя её сестра и народ простили её, прикосновение звёзд что-то изменило в ней навсегда.
— Звучит довольно жестоко, — прошептала я. — А что если звёзды коснулись и меня тоже?
В ответ Секаши рассмеялась:
— О, моя дорогая Стражница, это могло бы многое объяснить.
Но несмотря на смех, в глазах зебры была тревога.
* * *
Я выкопала яму лишь с копыто глубиной. Моё горло болезненно сжималось при каждом глотке, и глаза щипало, но я продолжала понемногу вычёрпывать грязь.
— Разве это не символично? — прошептал Крупье сквозь шорох дождя в пожухлой траве.
— В круп тебя и твою символичность, — буркнула я и принялась раскапывать яму двумя копытами. Грязь тут же облепила их плотным слоем. — Я должна это сделать.
«Я не справилась… это моя расплата».
Облокотившись на деревянное надгробие, Крупье близоруко щурился на меня своими слезящимися глазами и неспешно тасовал в копытах карты.
— Ты всего лишь пони, Блекджек. Тут нечего стыдиться.
— Я должна быть лучше… — вздохнула я.
— Что ж, тогда, возможно, тебе стоит подумать над тем, чтобы позволить Сангвину сплавить тебя с Песчаным Псом, или вставить тебе механические импланты. А может нужно поместить туда, где должно быть твоё сердце, талисман, чтобы ты могла пинать себя под зад до скончания веков? — С каждым вопросом он показывал мне по одной карте. Горгон. Деус. Подлая и жестокая Рампейдж. — Так было бы лучше?