— У меня нет сестры! — опешила девушка.
— С сегодняшнего дня у тебя будет много сестер! Подойди ко мне, не бойся! — она подалась вперед и протянула к Сидонии свои высохшие руки.
Вместе со старухой вперед качнулись огромные янтарные бусы. Они заиграли в свете лучины, и насекомые внутри бусин дружно запрыгали. Веселый комарик забавно шевельнул хоботком и поманил ночную гостью крылышком. Зачарованная девушка потянулась к нему.
— Не сейчас! — старуха перехватила ее руку. — Ты еще с ними наиграешься!
Сидония очнулась и испуганно оглянулась на дверь: «Где мой прекрасный провожатый? Не мог же он оставить меня наедине с этой странной старухой!»
— Не переживай! Он проводит тебя назад! — отшельница потянула ее к себе.
В глазах у старухи мелькнул знакомый огонек. Так светился взор матушки, в покоях которой Сидония частенько пряталась от ежедневной муштры. На душе у девушки потеплело, страхи улетучились, и она улыбнулась.
— Ближе! — притянула ее старуха. — Позволь мне исполнить свой долг и поцеловать тебя на прощанье.
— Какой долг? — хотела спросить она, но вопрос потонул во влажных губах старухи.
Что-то горячее и липкое просочилось в рот и металлическим привкусом стекло под язык. Сидония отдернула голову. Красный ручеек на подбородке отшельницы подтвердил страшную догадку. Из прокушенной губы старухи текла кровь.
— Зачем?! — задохнулась девушка.
— Сама поймешь! — старуха положила на голову девушки трясущуюся руку.
Глаза Сидонии застлал туман. Она часто заморгала, пытаясь разогнать пелену. Туман действительно стал рассеиваться. Она увидела знакомую дельту Одера и приближающийся галеон. Две женщины на корме спускали на воду шлюпку.
— Мама, останься! — звучал в ночи девичий голос. — Нас здесь никто не знает!
— Рано или поздно черные сестры снова выследят меня! И поверь, второй раз они нас не упустят! Я делаю это для вас! Отцу передай, что я решила стать отшельницей, и он волен привести в дом другую женщину. И чем знатнее, тем лучше для нашего дела!
— Нет! Не уходи! Мы будем теперь осмотрительнее! — умоляла дочь.
— Выпей! — не слушала мать и протянула ей темную склянку.
— Что это?
— Затворяющий эликсир.
— От чего он? — девушка колебалась.
— Пей! Только так мы собьем со следа черных сестер! Этот эликсир навсегда закроет в тебе нашу силу!
— Как же я тогда смогу отворить ее в будущей дочери?!
— Никак! Пусть живет, как все! А о правнучке я позабочусь сама!
Видение исчезло, но женские голоса продолжали звучать у Сидонии в голове: «Они так похожи на голос моей бабушки и этой старухи! Неужели?!»
— Волею судеб я не смогла научить тебя нашему искусству! — шептали окровавленные губы отшельницы. — Но я не могла уйти, не отперев спрятанную в тебе силу!
— Так ты моя прабабушка?! — едва слышно пробормотала Сидония.
Словно сквозь сон, она слушала слабеющий голос старухи. А та рассказывала о каком-то викканском сестринстве и многих его представительницах, которые прожили свой век, так и не узнав о скрытых в них колдовских способностях. О том, что сила эта передается из поколения в поколение и дремлет в телах ее обладательниц. И что только кровь тех, в ком эта сила разбужена, может отворить такую же силу, спрятанную в других.
— Через шесть дней ты познаешь свой дар! — Прабабка растормошила Сидонию и надела на нее янтарные бусы. — Теперь они по праву твои! Запомни: став одной из нас, ты теперь не принадлежишь себе. Твоя бабушка не зря хочет видеть тебя герцогиней: это не ее прихоть, это воля сестринства. Ступай же, сестра, и не разочаруй нас!
— А зачем это сестринству?!
— Став герцогиней, ты сможешь защитить своих сестер от гонений невежд и церкви!
— Я постараюсь! — прокричала она, выбегая из лачуги навстречу своему провожатому.
На шестую ночь Сидония проснулась от необъяснимого беспокойства и нехватки воздуха. Она тихо прокралась мимо спящей няньки наружу. Пробежала через двор и поднялась на стену замка. Прямо на нее смотрела полная луна, висевшая над серебристым лесом. Ночное светило неудержимо влекло к себе. Казалось, что оно овладело ею и приподняло над зубчатой стеной замка. Вдруг вихрь эмоций закружил ее в бешеном танце. Радость и печаль, любовь и ненависть сменялись как в калейдоскопе. То она была на небесах безоблачного счастья, то на дне моря слез, то в пожаре всепоглощающей ярости, то под моросящим дождем грусти.