— Боюсь… — он накрыл мое лицо ладонями, и его кадык дернулся при глотке, когда он опустил свой лоб к моему. — Наш первый трах был колоссальным и изумительным. Если мы сделаем это еще раз… я потеряю себя в тебе. Я потеряю свою любовь к Нему.
«Ого. Ладно». Не зная, что на это ответить, я прибегла к одной из наших любимых шуточек.
— Вуду-вагина?
Он широко улыбнулся, но улыбка быстро померкла. Его ладонь согрела мою щеку, привлекая мое лицо к жестким граням его груди.
— Знаешь, что бы я сделал, если бы что-то случилось с тобой?
— Да.
— Нет, — свирепое возражение. — Ты не знаешь. Через что я прошел, когда Дрон забрал тебя у меня… — стальные руки обвились вокруг меня, лишив возможности дышать. — В тот момент я утратил веру. С чего бы Богу посылать тебя ко мне лишь для того, чтобы забрать тебя?
— С чего бы Богу посылать единственную женщину на планете к половозрелому мужчине, блюдущему целибат?
— Чтобы искусить меня. Я бы продал свою душу, чтобы вернуть тебя.
Не самая успокаивающая мысль, учитывая, что он — страж моей души. Я высвободила свои руки и обняла его за шею.
— Но я вернулась. Ты меня освободил, — и во многих отношениях.
Он издал низкий гортанный звук.
— А, конечно. Но когда ты была у Дрона, я слетел с катушек, воображая жестокие, отчаянные вещи, — его произношение ухудшилось, с его губ слетал сплошной акцент. — Я не мог добраться до тебя. Не знал, что этот больной мудак делал с тобой…
Я заткнула его своими губами, и он обдал меня прерывистым выдохом. Может, его дурные воспоминания служили указанием, что мы слишком долго бездействовали на этой дороге.
Я подалась назад, и он последовал за мной, погнавшись за моими губами и поймав их. Его язык пробежался по моему, ладони обхватили мою шею, наклонили мою голову, чтобы углубить поцелуй. То, как он упивался моим ртом, с какой непрерывной сосредоточенностью он лизал и сосал, показывало, как мой плен на Мальте измучил его.
Когда его лоб прикоснулся к моему, я приблизилась губами к его бакенбардам и замерла у его уха.
— Я здесь. С нами все в порядке. И с нами и дальше все будет хорошо, — если Мичио не придушит нас за это выражение привязанности.
Я рискнула взглянуть через плечо Рорка, и действительно, Мичио стоял на другой стороне улицы, подбородок сделался твердым как камень, в глазах пылало пламя. Видя его таким, я одновременно возбуждалась и испытывала чувство вины.
Рорк поцеловал меня в щеку и потерся носом о мою шею.
— Док в бешенстве?
— Можно и так сказать, — я приподняла брови, спрашивая Мичио «Ты в порядке?»
Он один раз кивнул, но его челюсти оставались напряженными.
Заслонив мне обзор, Рорк поцеловал меня, раскрывая мой рот своими губами.
Я отстранилась.
— Не дразни его.
— Ему надо научиться, любовь моя. Вам обоим.
— Я не…
— Ты любишь троих мужчин, — он приподнял подбородок и посмотрел мне в глаза. — Это не шутки, учитывая, что при нашей первой встрече ты не любила даже себя.
Он спас меня в ночь, когда я ввалилась в тот бар с пустым животом и душой, с располосованной грудью от попытки мастэктомии. С тех пор я преодолела долгий путь. С его помощью. Но он прав.
— Любить троих мужчин… — глупо. Эгоистично. Невозможно поддерживать баланс.
И определенность.
— Люби нас по-равному, — он положил ладонь на мою левую грудь. — И я клянусь охранять каждый кусочек твоего сердца всем своим сердцем.
Это… вот за это я его любила. Может, потому что он боролся с раздвоением между мной и его богом, но когда он смотрел на меня, он видел меня. И он принимал то, что он видел.
— Спасибо тебе, — за то, что веришь в меня. За то, что защищаешь и понимаешь меня. — За то, что ты такой изумительный мужчина.
Когда его большой палец прошелся по моей губе, двигатель грузовика доставки взревел, наполнив улицу энергичным, внушающим надежду эхом. Я закусила щеку изнутри, ожидая, что он сейчас чихнет и сдохнет.
Но рычание двигателя становилось сильнее, оживляя каждую клетку в моем теле и окрашивая мои вздохи утомлением.
Жорж опустил капот и издал возглас.
— C’est bon. Она готова, Monseigneur.
Поднявшись с обочины, Джесси раскатал свои карты.
— Никогда в тебе не сомневался, Жорж, — он встретился со мной взглядом и побежал, широко улыбаясь.
Рорк отошел от моих ног и поставил один ботинок на бампер.
— Твой Лакота выглядит нехарактерно счастливым.
И ему это шло. Он все еще источал свою обычную свирепость — лук и стрелы за спиной, дикая шевелюра взъерошенных волос, агрессивная широта плеч. Но улыбка… да, эта улыбка наводила на мысли об уютных кострах и спутанных одеялах.