В ту ночь я сидел на краю ее кровати рядом с Джесси. Рорк растянулся на другой стороне кровати, а Доун устроилась под одеялом между нами. Дарвин свернулся калачиком у ее ног, но как только мы выходили из комнаты, он тут же ложился вдоль ее бока.
Тихий звук воды, бьющейся о корпус лодки, доносился из окна. На прикроватном столике лениво покачивалось пламя свечи. Ровный храп Дарвина сотрясал матрас. Все было мирно, тепло, по-настоящему. Это была моя любимая часть каждого дня.
Джесси поправил одеяло вокруг ее милого маленького подбородка.
— Я люблю тебя.
Мы с Рорком эхом вторили ему.
— Я тоже вас люблю, — ее глаза закрылись, темно-рыжие ресницы веером легли на щеки. Затем она снова распахнула их. — А завтра я увижу Эдди?
Рорк прижался губами к ее лбу.
— Ты снова поцелуешь его на рассвете.
— Фу, — она сморщила нос и с любопытством посмотрела на нас. — А кого мама целовала частее всего?
— Чаще всего, — я склонился над ней, опираясь на руку по другую сторону от ее ножек. — Что ты имеешь в виду?
Ее брови сошлись вместе.
— Кого из вас она любила больше всего?
Я почесал затылок и посмотрел на Джесси.
— Я не собираюсь затрагивать эту тему.
Джесси уставился на Рорка, который ухмылялся как придурок.
Она перевела свой сонный взгляд на меня.
— Спорим, она целовала тебя частее… чаще всех, потому что ты самый хорошенький.
— Во имя любви к лучине, освещавшей Иисуса, это ж херь на хери и херью погоняет, — Рорк перекатился на спину и сказал в потолок. — У нее просто непереносимость шуток.
Она хихикнула и ткнула пальцем ему в рот.
— А мама говорила так же смешно, как и ты?
— Нет, детка, — Джесси прислонился к спинке кровати. — Твоя мать на самом деле умела складывать слова и придавать им смысл, — он закрыл глаза. — И она была намного красивее всех остальных.
Я все еще видел ее в своем воображении, каждый совершенный дюйм ее тела. Одним из моих самых больших страхов было потерять этот образ. У нас не было ни фотографий, которые можно было бы просматривать, ни записей, которые можно было бы прослушать. Что, если мои воспоминания исчезнут? Что, если я больше не смогу ее представить?
Вокруг нас повисла тяжелая тишина, и я знал, что Джесси и Рорк тоже думают о ней.
У нас были хорошие и плохие дни. Долгие годы я винил себя в ее смерти, мучаясь из-за всего того, что я мог бы сделать по-другому в то утро в саду. Чувство вины в конце концов перешло в принятие и превратилось в целеустремленность. Я стремился быть хорошим отцом, эмоционально и физически поддерживать Джесси и Рорка и помогать людям. Ее народу.
Иви не оставила меня пустой оболочкой. Она сделала меня лучше, чем я был.
Я наклонился к лицу Доун и поцеловал ее в нос.
— А чья очередь рассказывать истории?
Она повернулась к Рорку и потянула его за бороду.
— Твоя, па. Расскажи мне еще что-нибудь об Англии.
— Давай-ка подумаем… — Рорк устроился поудобнее, притягивая ее спиной к своей груди и поглаживая пальцем медальон на ее шее. — Однажды мы с твоей мамой искали спасения в банковском сейфе. Он едва мог вместить нас двоих. Тли окружили нас, царапая дверь, пытаясь пролезть внутрь.
Через полчаса она уже спала. Мы поцеловали ее на прощание, выскользнули из комнаты и молча разошлись в разные стороны. У всех нас были свои спальни с большими двуспальными кроватями, где каждый из нас пытался уединиться каждый вечер. Но в конце концов они всегда заявлялись в мою комнату.
Мы не спали порознь с тех пор, как умерла Иви.
В своей комнате я зажег ожидающие меня свечи. У нас был генератор, но мы экономно расходовали энергию. Кроме того, мерцающее пламя успокаивало меня. Я проводил большую часть своих ночей с Иви под мягким сиянием пламени. Теперь я был рад этому свету.
Я разделся до трусов и потянулся за лабораторными записями, но когда я уставился на свои каракули, слова расплывались. Я видел только ее. Я представлял ее с винтовкой, поднятой в маленьких руках, с красивыми светлыми волосами, хлещущими по лицу. Я представлял себе ее окруженной нимфами, с протянутыми в мольбе руками, позволяющей им пить лекарство из ее вен. Я представлял себе, как она стоит среди тысяч людей у дамбы, давая им надежду своими самоотверженными словами.
Я видел ее обнаженной, и как только образ ее полных грудей и округлой попки сформировался в моем сознании, я уже не мог вызвать воспоминания об ее одежде. Она была обнажена и целилась из лука. Обнаженная бегала по туннелям. Обнаженная раскачивалась на моем теле.
Моргнув, я попытался выбросить эти мысли из головы. Я не мог пойти по этому душераздирающему пути. Но я уже спустил трусы вниз по бедрам, держа набухший и ноющий член в руке. Я согнулся пополам, поглаживая себя, сжимая пальцы, вспоминая ее изящную шею, розовые соски, учащенное дыхание и полные губы. Она облизала эти губы, мягкую влажную плоть, созданную для моего поцелуя, моего члена. Как и ее киска. Тугая, теплая, промокшая, сжимающая мои пальцы, всасывающая мой член внутрь. Я был в ней, трахал ее, вскидывал бедра и хрипел как животное.