— Это не бомба, — сказал он обиженно. — Это 300 литров самого лучшего бензина! Я вез с собой в багажнике. В канистрах.
— Ваша запасливость просто феноменальна. Топливо, спутниковая связь, сам этот нехилый гелендваген… У нас все провинциальные профессора так хорошо зарабатывают?
«Проф», как я его продолжал про себя называть, явно смутился и хотел что-то ответить, но нас перебила Катя:
— Мальчики, давайте оставим эти разборки на потом. Мы ведь, кажется, собирались к Гордееву? Машины у нас теперь нет. Какой план?
— Хм… — сказал я. — Давайте уйдем с этого пустыря обратно к отелю, оттуда пройдем на вокзал, там поймаем такси. А вас, кстати, отправим домой!
— Глупости! — гневно топнула ножкой Катюша. — Я не хочу домой! И возвращаться назад — самая дурацкая идея. Если мы пересечем поле по прямой, то окажемся прямо на Северном шоссе. Поймаем попутку — и всё.
— Я бы предложил скорее уйти отсюда, неважно куда, — опять настойчиво повторил профессор. — Куда ближе?
— Ближе до шоссе! — решительно сказала Катя. И двинулась по полю в противоположную от отеля сторону. Мы пошли вслед.
Некоторое время шли молча, проф хромал сзади. При этом он же нас все время поторапливал: «Быстрее! Быстрее!»
— Да что такое? — не выдержал я.
— Это низина, — сказал он со своим еле уловимым прибалтийским акцентом. — Помните, я рассказывал? И пустырь. Почему здесь ничего не строили? Наверняка какой-то магистральный трубопровод! Или газ, или нефть. Понимаете?
Катя отозвалась, продолжая сосредоточенно топать впереди:
— Газом не пахнет. Я недавно бросила курить, и у меня прекрасное обоняние. Не волнуйтесь.
Профессор в ответ разволновался не на шутку.
— Ваш газ не пахнет! Господи, это же проходят в школе! Он без цвета и запаха, его одорируют только перед самой подачей в дома!
Мы тем временем подошли к кромке шоссе, оставалось лишь забраться на небольшой взгорок. Я запрыгнул, мимоходом подивившись, как тяжело дышу (эх, старость не радость, да и спорт совсем забросил!), помог взобраться своим спутникам. Оглянулся назад — черная покосившаяся громада гостиницы была еле различима в какой-то дымке, машина уже догорала… По счастью, остальные автомобили на стоянке вроде бы не занялись.
Чтобы разрядить обстановку, я решил пошутить:
— Ну как бы то ни было, из газового озера мы выплыли! Давайте ловить попутку!
Движение по шоссе было не слишком интенсивным, подбирать нас никто не спешил. Несколько раз мимо промчались с включенными сиренами две «Скорые» и целый эскорт полицейских автомобилей. Понемногу мы начали мерзнуть.
Я впал в мрачную задумчивость, Катя тоже приуныла. Один профессор не терял энтузиазма и скакал по обочине в отдалении от нас, размахивая руками, как семафор, любой проезжающей машине. Никто не останавливался.
— Эй, закурить есть?! — внезапно раздался сзади басовитый голос.
Я резко обернулся. Сзади всего лишь оказался невесть откуда взявшийся плюгавый мужичок, к тому же явно навеселе.
— Не курим, папаша, — сказал я. — Ступай мимо!
— Да ладно, командир! — с пьяным добродушием сказал мужичонка. — Не куришь — не надо. Скажи лучше — к вокзалу мне как? Через поле?
— Не местный, — сказал я грубо.
— Конечно, можно через поле! — любезно встряла Катя. — Спускайтесь, к гостинице, от нее налево. Да, и если хотите закурить… Возьмите.
И она достала из кармана помятую пачку сигарет.
— О! Можно две?! — алчно спросил мужик.
— Берите все, — бесшабашно сказала Катя. — Я бросила!
Я посмотрел на нее с интересом. Мужик схватил пачку и, не сказав даже «спасибо», лихо спрыгнул на тропинку, да и почапал нашим же путем, только в обратном направлении. Шел он расхлябанной походкой не совсем трезвого человека, но на удивление быстро.
— Вы что, дали ему сигарету? И отправили ТУДА? — опять раздался голос за спиной.
Это, конечно, был наш профессор. Хотя выражение неподдельного ужаса на его лице меня малость позабавило.
— А вы что, такой враг курения? — съязвил я. Блин, ну точно Паганель! Мы застряли на пустынном шоссе, кругом творится черт знает, нас уже пару раз чуть не убило — а он собрался читать нам лекцию о вреде табака!
— Это я, — виновато сказала Катя. — Я все никак не решалась эту пачку выбросить… Я…
— Да вы что, не понимаете? — взорвался профессор. — Он же… Эх!
Он махнул на нас рукой и заорал, обращаясь к пьянчужке:
— Эй! Эгегей!! Любезный! Только не вздумайте…
Мужик его явно не слышал. На ходу он вставил в рот сигарету и достал из кармана что-то, видимо, зажигалку.
— СТОЙ!! — завопил ему вслед профессор. И потом, сразу, без перехода:
— ЛОЖИСЬ!!!
Мужик поднес зажигалку ко рту. Я почувствовал, как какая-то сила (это была рука профессора) снова швыряет меня мордой в асфальт. Рядом негодующе взвизгнула Катерина.
Страшная белая вспышка. Грохот, от которого заложило уши.
— Твою…. Мать!!
Это была моя фраза. На щеке и на лбу добавилось несколько ссадин, но я вскочил первым. Меня поразило, как только что белое поле мгновенно стало черным. Обнажилась земля и даже кое-где пожухлая трава. Черная земля влажно блестела, и над ней шел пар. Пахло как в плохо протопленной бане. МУЖИК ИСЧЕЗ. Пропал, как будто его и не было никогда.
Глава 10. Прокатиться с ветерком
Когда мы поймали все-таки машину, Катя еще долго не могла прийти в себя — стучала зубами, как будто ее бил озноб, и сидела, вцепившись в мою руку. У меня же в ушах все стоял звук: это был даже не взрыв, а какой-то хлопок, очень громкий… я сообразил, наконец, что он мне напоминал: с таким на конфорке загорается газ, когда к нему подносишь спичку. Только дома все тише, конечно, много тише.
О невесть куда пропавшем, будто испарившемся, пьяном мужике мы по какому-то внезапному молчаливому согласию не проронили ни слова. Так и ехали в молчании — только наш водитель, бойкий плешивый малый лет 35 на вид, с простецким круглым лицом, трещал без умолку:
— Вот, прогуливаю мою ласточку… У всех каникулы, а я бомблю — а что делать? Завод наш опять встал, всех до 1 февраля в отпуск… Неоплачиваемый, представляете?! А сейчас один бензин сколько стоит! Да еще не повезло — в машине вдруг сегодня радио сломалось. По всем станциям — одно шипение, представляете? Музыку и ту не послушать! А кстати — не слыхали, что в городе-то происходит, не знаете?
— А что такое? — спросил я, отрываясь от размышлений. Помимо прочего, меня все больше интересовал наш молча сидящий на переднем сиденье спутник со странной фамилией Левенштайн. Переговоры о плате за поездку вел именно он, и я заметил, что он убедил водителя, показав ему купюру… в 100 швейцарских франков! Водила сначала требовал православные рубли, потом просил доллары или хотя бы евро — но в конце концов согласился на франки.
— Да половина улиц перекрыта! — жизнерадостно сообщил мне водила. — Какие-то разрушения везде, говорят… Я слышал, что самолет упал — ну так ведь не здесь, а ниже по течению, за городом! Радио только стало об этом сообщать — и сдохло! Чудеса!
— Ну вот видите — опять перекрыто! — сказал он через минуту, когда мы снова увидели в конце улицы редкую вереницу автомобилей перед полицейским автобусом, перегородившем половину полос движения.
— Вы только гляньте — автоматчики! — закричал наш бомбила. — Что ж делается?! — Он снова начал ожесточенно крутить ручки настройки, одновременно другой рукой выворачивая руль назад. Радиоприемник шипел на разные лады.
— Попробуйте средние волны, — неожиданно подал голос «профессор» (я его теперь мысленно так и обозначал — в кавычках; да и впрямь — не говоря уж о том, что за такси 100 франков — невероятное транжирство, откуда вообще в Калининграде франки?? Не из Польши же он их привез…)
— О, точно! Я и забыл про средние волны! — радостно взревел шеф. Он чем-то пощелкал, потом стал снова ожесточенно крутить настройки, не забывая, впрочем, глядеть на дорогу — мы въехали в какой-то лабиринт узких улочек. От радио поначалу по-прежнему раздавался вой, потом вдруг выплыло: «…экстренно собрался областной комитет партии «Священная Держава». После краткой молитвы выступил глава областного полицейского управления, МЧС, затем слово дали губернато…. (Снова шум, треск….) Нападения террористов. Разрушена городская ТЭЦ №2, в жилых домах имеют место взрывы и локальные разрушения. Обнаружены множественные повреждения коммуникаций — водопроводов и газопроводов, сотовая связь работает с перебоями… (диктор «уплывает», едва слышен сквозь шум)