- Не знаю, - солгала она. - Он называет себя Шэнноу, и я подумала, не имеет ли это отношения к его... как вы сказали?
- Амнезия.
- Да, к его амнезии. Вы спросили о том, что предшествовало его ранению. - Исида запнулась, обдумывая, что сказать. - Он видел, как его друзей убивали, убивали жестоко - одних застрелили, другие сгорели заживо. Его... дом... был подожжен. Он спасся и взял оружие, которым не пользовался уже много лет. Когда-то он был воином, но отверг этот путь как дурной. Однако вне себя от горя он выследил убийц, сразился с ними и убил всех. Это что-нибудь проясняет?
Мередит откинулся и тяжело вздохнул.
- Бедняга! - сказал он. - Боюсь, я неверно судил о нем. Увидел пистолеты и решил, что он разбойник или наемник. Да, это многое проясняет, Исида. Сознание бывает очень хрупким. Я доверяю вашему дару, и поскольку дело было так, как вы объяснили, наш гость был вынужден не только сразиться с подлыми врагами, но и пойти против собственных убеждений. Его сознание не выдержало колоссального бремени мук утраты и отгородилось от собственных воспоминаний так называемой защитной амнезией.
- Следует ли мне объяснить ему это? - спросила она.
- Ни в коем случае, - предупредил Мередит. - Тут главное - "защитная". Если сказать ему все прямо, это может вызвать полную потерю рассудка. Пусть память вернется к нему постепенно, в свое время. Но вот что крайне интересно - выбор новой личности, который он сделал. Почему Йон Шэнноу? Кто он по роду занятий?
- Был пастырем, - ответила она.
- Вот и объяснение. Проповедник мира между людьми вынужден поступить прямо против своей натуры. Так что может быть более подходящим, чем личность человека, который претендовал на религиозность, а на самом деле был закаленным в стычках убийцей? Позаботьтесь о нем, Исида. Он нуждается в уходе, который дать ему можете только вы.
* * *
- Все, значит, ошибаются, а ты, значит, одна права, вот что ты хочешь сказать, мам? - Лицо молодого человека побагровело от ярости. Он выскочил из-за обеденного стола, подошел к окну, распахнул его и уставился на вспаханные поля.
Бет Мак-Адам с трудом перевела дух, стараясь взять себя в руки.
- Я права, Сэмюэль. И мне нет дела до того, что говорят все. Сотворено вопиющее зло.
Сэмюэль Мак-Адам свирепо обернулся к ней.
- Ах, так это зло? Зло поступать по велению Бога? Как-то ты странно понимаешь зло. Неужто ты будешь спорить против слова Господня?
Теперь вспылила Бет. Ее светло-голубые глаза сузились.
- Ты называешь убийство велением Бога? Волчецы никогда никому никакого вреда не причиняли. И они не просили стать такими, какими стали. Только Богу известно, что с ними произошло, но у них есть души, Сэмюэль. Они кроткие и добрые.
- Они мерзость! - закричал Сэмюэль. - И как сказано в Книге: "И не вноси мерзости в дом твой, дабы не подпасть заклятию, как она".
- В этом доме есть только одна мерзость, Сэмюэль. И ее родила я. Вон отсюда! Возвращайся к своим дружкам-убийцам. И скажи им: если они вздумают наведаться на мою землю, охотясь на волчецов, я встречу их смертью и огнем.
У него отвисла челюсть.
- Ты совсем рехнулась? Это же наши соседи, а ты собралась убивать их.
Бет отошла к дальней стене и сняла длинноствольное ружье исчадий. Потом посмотрела на сына и увидела не высокого широкоплечего мужчину, каким он стал, а маленького мальчика, который боялся темноты и плакал, когда грохотал гром. Она вздохнула. Вырос он настоящим красавцем: светлые коротко подстриженные волосы, сильный подбородок. Но и теперь, как тогда, он легко подчинялся другим. По природе не ведущий, а ведомый.
- Передай им, Самюэль, все, что я сказала. Слово в слово. А если кто-нибудь засомневается в моем слове, ты ему втолкуй. Первый, кто вздумает охотиться на моих друзей, умрет.
- Тебя соблазнил Дьявол! - сказал он, повернулся и гневно вышел за дверь.
Когда топот его лошади затих в темноте, из кухни выскользнула маленькая фигурка и встала за спиной у Бет. Она обернулась и вынудила себя улыбнуться.
Протянув руку, она потрепала мягкий мех на плече волченки.
- Жаль, что ты его слышала, Пакья, - сказала Бет со вздохом. - Он всегда был мягким, точно глина в руках гончара. Я виню себя. Я была слишком строга с ним. Никогда не позволяла ему поступать по-своему. И теперь он, будто камышинка, сгибается туда, куда подует ветер.
Маленькая волченка наклонила голову набок. Лицо у нее было совсем человеческое, но заросшее шерстью и вытянутое. Глаза - широкие, овальные, коричневато-золотистые с красными крапинками.
- Когда вернется Пастырь? - спросила она, смазывая слова, потому что язык у нее был длиннее человеческого.
- Не знаю, Пакья. Возможно, что и никогда. Он так старался быть истинным христианином, терпеливо сносить все насмешки и издевательства. Бет вернулась к столу и села. Теперь тоненькая Пакья положила длинные пальцы на плечо женщины. Бет подняла руку и накрыла ладонью теплый мягкий мех. - Знаешь, я любила его, когда он был настоящим мужчиной. Но, клянусь Богом, любить святого невозможно! - Она покачала головой. - Двадцать лет его жизни обращены в пепел и прах.
- Но они не были потрачены зря, - сказала Пакья. - И они не пепел и прах. Он дал нам гордость и показал нам истинность Божьей любви. Это не малость, Бет.
- Может быть, и так, - сказала Бет без всякой убежденности. - А теперь ты должна сказать своим, что вам надо уйти глубоко в горы. Боюсь, и месяца не пройдет, как начнутся кровавые бесчинства. Поговаривают о новых охотах.
- Бог защитит нас, - сказала Пакья.
- На Бога уповай, а пистолеты держи заряженными, - негромко сказала Бет.
- У нас пистолетов нет, - возразила Пакья.
- Это присловье, малютка. И означает, что... иногда Бог хочет, чтобы мы сами о себе заботились.