— Оставьте меня в покое, Фризен! Вот уже много лет я горю желанием преподать этому мальчишке урок, которого он заслуживает!
— И не боитесь нарваться на более сильного, чем вы? — спокойно парировал Мориц, заложив руки за спину...
— А вот это мы сейчас увидим! — Август принял ответные меры, начиная расстегивать свой камзол.
— Вы же не будете драться? — простонал Фризен. — Отец против сына?
— Почему бы и нет? — отреагировал Мориц. — Это довольно забавно!
Но ни тот, ни другой не успели изготовиться к бою. Какой-то человек, со съехавшим на бок париком, весь в слезах, запыхавшийся, бросился к ним:
— Господа! Это ужасно! Я никогда не видел ничего подобного у цивилизованных людей... Это ужасная женщина!
— Эй, Мантейфель! — остановил его Август. — Давайте-ка, отдышитесь... Ну!.. Сейчас же скажите, кто эта ужасная женщина?
— Это... графиня фон Флеминг![101] Я был у нее дома для отправления последних формальностей и... О, это ужасно!
В нарушение всех правил приличия новый премьер-министр упал в кресло.
— Мантейфель! — взревел король. — Вы же не хотите упасть в обморок, словно какая-нибудь баба?!
И Август отвесил ему пару пощечин, способных убить медведя, которые, впрочем, тот принял, не дрогнув, потому что, не достигая размеров своего монарха, он все же был крупным человеком. Мантейфель покраснел, как омар, брошенный в кипящую воду, а потом с благодарностью принял стакан шнапса, который Мориц, полный сострадания, протянул ему. Скрестив руки на груди, Август II наблюдал за ходом лечения:
— Ну? — снова заговорил он, когда его министр едва пришел в себя. — Вы объясните нам?.. Но сидя!
И Мантейфель рассказал, как пришел укладывать в гроб своего предшественника и стал свидетелем кошмарной сцены: гроб, предназначавшийся для останков Флеминга, оказался слишком коротким.
— Я думал, что графиня прикажет изготовить другой. Вместо этого она потребовала, чтобы сломали ноги ее несчастного мужа и уложили их в гроб рядом с его телом! О, сир, это было ужасно, и у меня еще долго будет стоять в голове этот звук ломающихся костей...
К всеобщему удивлению, Мориц рассмеялся:
— Эта женщина отдала должное своему умершему мужу! Это как раз то, что Его Величество должен был сделать при жизни Флеминга: она его укоротила!
— Граф Саксонский! — прорычал король. — Нельзя отыгрываться на памяти своего врага!
— Ваше Величество, следовательно, допускает, что он был моим врагом?
— Ваша беспутная жизнь дала ему для этого массу поводов.
— Моя беспутная жизнь? Этот человек ненавидел меня, когда я был еще младенцем. Что же касается моей матери, то он ненавидел ее, потому что она отказала ему в его притязаниях. А так как он наверняка был просто несносным мужем, то я считаю, что его жена поступила очень даже хорошо!
— В самом деле? В таком случае я счастлив, что вы отлично понимаете друг друга. И мне пришла в голову идея поженить вас!
— Что? Женить меня на ней? На такой мегере!
— Не будьте идиотом! Это же идеальный вариант. Кроме того, она молода, ведь она лет на тридцать моложе покойного. Он женился на ней после развода с графиней Сапега, и она княгиня из рода Радзивиллов. Наконец, она довольно привлекательна и очень богата. Для вас — человека, всегда нуждающегося в деньгах, — это будет отличным решением: вы станете миллионером!
— Никогда! Иоганна фон Леобен была сумасшедшей, но эта — просто опасна. Союз с ней — это постыдно!
Король кулаком грохнул по столу:
— О, вы так думаете? Тем не менее я советую вам подумать еще раз, потому что вы ей нравитесь! За это, возможно, я проявлю к вам свою благожелательность!
На этот раз гнев, прозвучавший в голосе короля Польши, не нашел отклика в его сыне. Он понял, что что-то в нем оборвалось и что этот человек никогда не любил его и теперь уже точно не полюбит. Он любил только его мать, как, впрочем, она того и заслуживала: но было ли это влечением сердца или всего лишь ненасытным сексуальным аппетитом? И вообще, способен ли был его отец испытывать те чувства, которые он сам испытывал по отношению к Розетте Дюбосан, Луизе-Елизавете де Конти и особенно к Адриенне Лекуврёр? Конечно же, нет!
Это открытие было жестоким, но оно стало всего лишь еще одним дополнением в череде прежних разочарований. С другой стороны, ему сейчас, как никогда, необходим был образ актрисы. Из ее писем Мориц знал, что она не прекращала звать его в Париж. Она верила в него и в его звезду: «Возвращайтесь, возвращайтесь, мой дорогой граф, к той, которая полностью принадлежит вам, а также к великой славе, что ждет вас во Франции...» И, пожалуй, действительно настало время повернуться спиной к своей родной земле, чтобы направиться навстречу иной судьбе...