Его бровь выгибается в вопросе.
— Ты снова исчезнешь, как в детстве, только чтобы уберечь меня, — я отталкиваюсь от дверной коробки, поворачиваюсь, чтобы идти по коридору, а его глаза все еще смотрят мне в спину. — И я даже не просила тебя об этом.
ГЛАВА 6
НАЕДИНЕ С ТОБОЙ
ТЭТЧЕР
Все пахнет ею, и я ненавижу это.
Мне трудно сосредоточиться на том, чтобы отгородиться от нее, когда мое тело, моя плоть так слабы.
Я окружен, и от нее не убежать.
Я здесь уже неделю. За эту неделю мое здравомыслие достигло исторического минимума. Четырех стен этой комнаты, в которой я запер себя, недостаточно, чтобы не впустить ее. Книга за книгой, страница за страницей, в надежде отвлечься от своих настроений, но я чувствую ее.
Прямо за дверью, существующая, живая, чертовски гудящая.
Одиночное заключение привело меня к иррациональному поведению. Например, создание растущего списка вещей, которые я узнал о своей новой соседке.
Лира — ночная сова.
Я слышу, как она вальсирует по скрипучим половицам до глубокой ночи, напевает и играет тихую, меланхоличную музыку в своей комнате. Стены слишком тонкие, они пропускают все звуки. Когда я прислоняюсь к изголовью кровати и закрываю глаза, я практически нахожусь в ее комнате.
Поэтому я перенял ее привычку зацикливаться. Когда она находит песню, которая нравится, она слушает ее часами. Снова и снова, пока она не устанет от нее. Это бесконечный процесс, который мои наушники с трудом блокируют.
За окном щебечут птицы, и я тяжело дышу, проводя рукой по волосам. Наступило утро, а это значит, что ночная красавица в доме крепко спит.
Мои плечи напряжены, когда я соскальзываю с кровати, ноги тяжелеют, когда я беру с комода пару черных тренировочных штанов и белую рубашку. Я напряжен сверх всякой меры, начиная с того, что мое лицо расклеено на плакатах о розыске, и заканчивая нарушением моего распорядка дня.
С юных лет я живу по строгому расписанию. Невозможность продолжать в том же духе поставила меня слишком близко к краю. С каждым днем я все больше чувствую себя животным в клетке. Некуда идти, нет выбора, кроме как толкаться среди прутьев моей клетки.
Я стараюсь не шуметь, зная, что раннее утро — единственное время, когда могу выйти из хижины. У меня есть время до полудня, пока существо не очнется от своей дремоты.
Снег покрывает землю, когда я открываю дверь, и ледяной холод заставляет мое тело дрожать. Бег был единственной частью моего обычного расписания, которое мне удавалось поддерживать.
Хижина Лиры находится за пределами Пондероз Спрингс, спрятанная в небольшом прибрежном горном массиве и укрытая в лесу. Она уединенная, без соседних домов и транспорта. Мне не нужно беспокоиться о том, что кто-то увидит меня и вызовет полицию.
Замерзшая земля хрустит под моими уверенными шагами, дыхание вырывается с заметными затяжками. Я тянусь за головой, стягиваю с себя футболку и заправляю ее в пояс треников. Зябкий воздух кусает мои пальцы, в теле поселяется знакомая боль.
— Ты — мой шедевр, Александр. Посмотри, что я создал в тебе. Структурированный. Контролируемый. Совершенный.
Я стою на снегу в одних боксерах, и мои маленькие косточки гремят. В ушах звенит от звука клацающих зубов.
— Боль — это чувство. Что ты делаешь с чувствами, Александр?
— Убиваю их.
Я бегу немного быстрее, физически вырывая себя из воспоминаний внутри моего разума, и запихиваю их обратно в темноту, где им и место, в эту яму в моем мозгу, где хранится все, что я не хочу помнить.
Я бегу, пока мне не станет холодно, пока тяга к структуре не уляжется и забвение внутри меня не поглотит все ненужные мысли.
Тепло домика обдает мое лицо, запах лавандовых свечей, потрескивающих на подоконниках. Я ставлю свои мокрые туфли у двери и продолжаю свою новую утреннюю рутину.
Обыскиваю ее вещи.
По-моему, это равноценный обмен. Она кралась вокруг меня в течение многих лет; справедливо, что я отвечаю ей тем же.
Выйдя из дверного проема и погрузившись в хижину, я вижу, что ее хобби — таксидермия — заняло большую часть гостиной. Здесь царит беспорядок, и мой разум почти раскалывается пополам от беспорядка, инструменты разбросаны по полу перед пустым камином. На столе стоит стеклянная рамка среднего размера, заполненная фиолетовыми нитками, чтобы имитировать паутину, как я предполагаю.
Я вхожу в зону бедствия и беру дневник, лежащий на стопке домашних заданий. Ее почерк точно такой, каким я его себе представлял — хаотичный. Как будто ее ручка не успевает за всеми мыслями в ее голове. По всей странице нацарапаны слова, не имеющие прямых линий, смесь скорописи и шрифта.
Poecilotheria metallica, Nephila inaurata, Chrysilla lauta.
Список пауков, которыми она сейчас интересуется, занимает целую страницу. Я качаю головой, сдерживая улыбку, глядя на ее ужасные рисунки, изображающие их, и на то, что она представляет себе для этой последней работы. Положив дневник на место, я прохожу через дом.
Странный контраст здоровых растений и черепов животных как нельзя лучше отражает баланс жизни и смерти. Я провожу пальцами по пейзажным картинам в золотых рамах, интересуясь, сколько времени ей понадобилось, чтобы собрать все это вместе.
По пути на кухню на одной из тумбочек лежит стопка книг, и я останавливаюсь, чтобы просмотреть их. Страницы погнуты, потрепаны, и создается впечатление, что их уже читали.
Леди Эйтлин, Остров доктора Моро, У гор безумия.
Очевидно, что Лира увлекается романами ужасов. По крайней мере, я могу похвалить ее за то, что она любит классику.
В середине стопки лежит книга в кожаном переплете с черными и золотыми узорами, вихрящимися вдоль шрифта. Любопытство берет верх, учитывая, что у книги нет названия, и я открываю ее.
Моя дорогая Скарлетт, моя прекрасная, замечательная Скарлетт.
Надеюсь, что эти воспоминания напомнят тебе о том, насколько особенным является твое сердце, вызывающее привыкание. То, как ты любишь, — это дар, которым нужно дорожить.
Я люблю тебя через океаны и горы, моя странная девочка. Xo, мама.
Помимо посвященного ей письма, есть несколько фотографий Лиры на протяжении многих этапов детства. Альбом ее юности. Я листаю ее в младенчестве, останавливаюсь, чтобы пробежаться по краю одной из фотографий, где она изображена совсем маленькой.
Лира маленькая, ей едва исполнилось пять лет, в платье, усыпанном звездами. Ее волосы закручены в два высоких пучка, а улыбка на ее юном лице ослепительна. Если бы кто-то спросил меня, как, по моему мнению, выглядит чистое счастье, я бы показал ему вот это.
Ее мать, Фиби, сидит на земле рядом с ней и держит хвост змеи, в то время как Лира держит верхнюю половину. Они так похожи, особенно сейчас, когда Лира обрела свои черты.
Именно в такие моменты я могу спокойно любоваться ею, не заботясь о том, чтобы скрыть свою признательность за ее необычные манеры. Именно в эти утренние часы я даю себе некоторую свободу действий и становлюсь мягким.