Лира делает вдох, прежде чем переступить порог, и я смотрю, как темнота поглощает ее тело. Я слепо следую за ней, дверь захлопывается за нами, пока мы полностью не погружаемся в темноту.
Тусклый щелчок отдается эхом, прежде чем стены окрашиваются в зловещий красный оттенок. Ямы тьмы очерчивают углы и столы. Моим глазам требуется несколько секунд, чтобы адаптироваться, но, когда это происходит, я обнаруживаю, что смотрю на... ну, на себя.
Я занимаю каждый сантиметр этой комнаты, мое присутствие ощутимо в тишине.
Сотни моих фотографий на разных этапах жизни нанизаны на нитки, которые перекинуты от стены к стене. Разработанные фотографии наклеены на стены, еще больше разбросано по полу.
Я тянусь вверх, срывая одну из них с прищепки, которая удерживала ее на нити. Я выхожу из кафе в центре города, опустив голову и прикрыв глаза солнцезащитными очками.
Есть одна моя фотография в художественном музее, другая — на пробежке, несколько — с парнями в разных местах. Я замечаю, что несколько из них изображают меня в школьном бассейне после уроков. Они охватывают несколько лет, и я не удивлюсь, если всего здесь не менее пятисот фотографий.
Это святыня моего существования, задокументированная художественным взглядом Лиры. Я был единственным человеком на всех фотографиях, которые она смотрела и которым уделяла время. Мое эго мурлычет под кожей, и мне все равно, странно ли признавать, что это привлекательно.
Мне нравится, что она влюблена в меня, что она смотрит только на меня — живет, существует, дышит только для меня.
Она — мой одержимый ангел, а я — ее одержимый бог.
— Что ты видишь? — нарушаю я тишину, пока мои пальцы порхают по рядам фотографий. — Когда ты смотришь на них, на меня.
Лира прижимается к стене, ее ноги стучат друг о друга, когда она пытается избавиться от смущения, не до конца понимая, как это волнующе — знать, что я всегда был единственным, кто был у нее на уме.
Ни у кого больше не было шансов.
Она очарована только мной, и я отказываюсь позволить ей остановиться.
— Мальчик, которого превратили в оружие, прежде чем он понял, что это значит, — хмыкает она, протягивая мне мою фотографию, когда мне было лет пятнадцать. — Я никогда не понимала, как они называли тебя монстром, когда ты всегда был таким красивым. Вот так я держала тебя рядом, когда не могла быть с тобой.
Мне кажется, я никогда не пойму, как Лира воспринимала меня. Как она так легко преодолела весь тот ужас, который я причинял, чтобы увидеть мужчину, которым я мог бы стать для нее. А может быть, у нее никогда не было другого впечатления. Может быть, она приняла меня таким злым человеком, каким я был, и хотела меня, несмотря ни на что.
Смотреть на Лиру — все равно что смотреть в зеркало.
Я бросаю фотографию в руке на землю и подхожу к ее маленькой фигурке. Жесткий красный свет очерчивает края ее лица, но она кажется такой же мягкой, когда я касаюсь ее щеки своей большой рукой.
— Знаешь ли ты, почему я хотел убить тебя, Лира? — спрашиваю я, проводя языком по нижней губе.
— Потому что тебе не нравилось, как я преследовала тебя? — предлагает она, не уверенная в своем ответе.
Я выдыхаю смех, проводя большим пальцем по шву ее губ. Плюшевая кожа гладко ложится на мой палец. Я пытаюсь вспомнить время, когда я хотел ее смерти, потому что я ненавидел то, что она собой представляла.
Как я мог желать ее только живой и моей?
— Мой отец сказал мне, когда я был маленьким, что, если я что-то чувствую, я должен убить это. Так я оставался совершенным, — моя вторая рука обвилась вокруг ее талии, оттаскивая ее от стены и притягивая к своему телу. — Я хотел убить то, за что ты стояла, то, что ты сделала со мной.
Лира лижет мой большой палец. Бархатное ощущение ее языка почти заставляет меня стонать. Я помню, как она обхватывала мой член, терлась о него, заставляя меня кончать.
Я перемещаю свою хватку с ее лица на шею, обхватывая пальцами ее горло. Мой нос касается ее носа, и я чувствую каждый вздох, вырывающийся из ее легких.
— Каждый раз, когда я видел тебя, я смотрел на это милое маленькое горлышко и думал о синяках, которые я хотел оставить, чтобы все знали, кому ты принадлежишь. Я хотел обнять тебя так крепко, чтобы ребра треснули. Когда ты говорила с кем-то еще, я испытывал полуискушение разорвать его на части. Я хотел разрушить тебя, покончить с тобой, просто потому что знал, что никогда не смогу обладать тобой.
Она поднимает лицо, прижимаясь к моему прикосновению, вместо того чтобы отстраниться от него, жаждая большего. Ее затвердевшие соски упираются мою грудь сквозь плотный материал ее платья, и я очень близок к тому, чтобы проверить, обнажена ли она под ним.
— Я была у тебя тогда, ты просто не осознавал этого. Теперь я у тебя есть, — хитроумные пальцы Лиры тянутся к пуговицам моей рубашки, небрежно расстегивая их. — Навсегда, если хочешь.
Я сжимаю ее шею, заставляя ее вздохнуть.
Я ухмыляюсь.
— Ты знаешь, чего я хочу, дорогой фантом?
— Чего?
Я наклоняю голову так, что мои губы находятся на расстоянии дыхания от ее губ. Я могу наслаждаться такой близостью. Ее сердце бьется о кончики моих пальцев, совпадая с моим собственным, и я уже не так уверен, что у нас нет общего сердца.
— Я не хочу быть идеальным, если это означает, что мне придется жить без тебя.
Наши рты сталкиваются, смесь языка и зубов, когда мы гонимся за вкусом друг друга, намереваясь наполнить наши тела друг другом. Просунув язык между ее губами, я чувствую, как она борется со мной, пока в конце концов не уступает, и я могу свободно исследовать внутреннюю часть ее рта.
Я потерял свой пиджак раньше, но теперь ее руки быстро справляются с моей рубашкой, срывая ее с моих плеч поспешными движениями. Она смотрит вниз на свои пальцы, которые расстегивают ее и обнажают мой худой торс.
Я позволяю ей смотреть, наблюдая, как ее глаза прослеживают жесткие линии моего тела.
Моя рубашка падает на пол, и я поспешил сравнять счет. Мои пальцы пробираются сквозь складки и рябь на ее платье, ища любой кусочек голой кожи, к которому я могу прижать ладони. Я хватаю ее за бедра, поднимая материал до талии.
— Держи его, — приказываю я. — Покажи мне, насколько твоя киска возбуждена для меня.
Она забирает у меня свое платье, держа его чуть выше бедер и показывая мне тонкий клочок материала, который она называет нижним бельем. Я стону в глубине горла, глядя на темное пятно в центре хлопка.
Не в силах удержаться, я прижимаю два пальца к ее прикрытой тканью щели, чувствуя, как ее влага просачивается на мою кожу. Она теплая, липкая и вся Лира. Она хнычет, когда я касаюсь ее клитора, и дергает бедрами навстречу мне.
— Капризное, ненасытное создание, — прохрипел я сквозь мокрые, набухшие губы. — Твоя пизда эгоистична. Она жаждет только меня, не так ли? Моих пальцев, моего языка, моего члена?