Это была ошибка. Моя ошибка, а не его.
Поэтому я не могу винить его за то, как он просыпается. Его глаза распахнуты, обесцвечены и остекленели, он все еще в ловушке сна. Я не могу винить его за то, как он переворачивает свое тело, задушив меня под собой. Я даже не могу винить его, когда чувствую нож, прижатый к моей шее.
Он нависает надо мной с опасным выражением лица, и я вижу, что он не до конца осознает свои действия. Мой пульс учащается, и я расширяю глаза, когда нож вонзается в изгибы моего горла.
— Тэтч, это я. Это всего лишь сон, — вздыхаю я, пытаясь дотянуться до него, но его колени прижимаются к моим запястьям. — Ангел, посмотри на меня. Это я, это Лира.
Я думаю, что он действительно может убить меня на целых две минуты, пока туман его сна не рассеется, и его разум не догонит его тело. Давление лезвия ослабевает, и он моргает.
— Лира? — прохрипел он, протискиваясь через гравий в горле.
Печаль проступает на его лице. Я никогда раньше не видела, чтобы на его лице промелькнула такая откровенная эмоция. Как будто ужас, пережитый во сне, полностью снял с него защиту.
— Мне жаль, — шепчет он, откатываясь от меня. — Мне так жаль.
Я смотрю, как он прижимается к краю кровати, зарывается головой в руки, его плечи напряжены. Мое сердце болит за него, но я знаю, что не могу убрать то, что причиняет ему боль.
Пользуясь случаем, я переползаю через кровать, сажусь на колени позади него и обхватываю руками его талию. Я кладу подбородок ему на плечо, прижимая его голову к своей.
— Все в порядке. Это был просто сон, — успокаиваю я его, зная, что в последний раз, когда мы разговаривали об этом, он был категоричен в том, что у него их нет.
— Это мои воспоминания.
— Что?
— Мои кошмары. Это мои детские воспоминания, — признается он, его грудь двигается, когда он вздыхает. — Я думаю, я подавил их, и единственный способ вспомнить их — это когда я спал. Вот почему я не хотел идти к Генри. Я знал, что вспомню его.
Я слушаю, как он рассказывает о посещении своего отца. Как он вспоминал всех этих женщин и все способы, которыми его заставляли убирать за ними. Моя грудь горит, когда он говорит о том, как видел смерть своей матери, как ему пришлось помогать Генри хоронить ее после этого.
Я слушаю все ужасные, ужасные вещи, через которые ему пришлось пройти, и мне становится жаль его. Маленький мальчик, который никогда не заслуживал того ужаса, свидетелем которого он стал. Никто не должен быть вынужден становиться монстром, чтобы выжить.
— Я убила Коннера, не так ли?
Это единственный вариант, который имеет смысл. Тэтчер был в тюрьме, и я знаю, что Годфри появлялся в хижине. Я не создала это в своем воображении. Неужели я тоже стала монстром, чтобы выжить?
— Да, маленькая мисс Смерть. Это так, — он снова наклоняется ко мне, поворачивая голову так, что переносица трется о мою щеку. — Ты помнишь это?
Я качаю головой.
— Нет. Все в тумане. Я не знаю, как я оказалась в своей кровати и как долго я спала. Все померкло после того, как я нашла его в гостиной.
— Иногда, я думаю, мы проходим через такие ужасные вещи, что наш мозг делает все возможное, чтобы защитить нас от повторного переживания, — его губы касаются моей кожи. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что я видел?
— Да, — Я опускаю голову в ложбинку на его шее. — Но не сегодня.
Я целую его плечо, крепко прижимаюсь к нему и вдыхаю его запах. Сегодня вечером я просто хочу быть с ним. Я не хочу думать или беспокоиться о том, что произойдет, когда мы покинем эту комнату.
Здесь он мой, а я его.
Конец.
Здесь мы будем жить долго и счастливо.
— Могу я задать тебе вопрос, Лира?
Я киваю, отстраняясь, чтобы он мог повернуть свое тело лицом ко мне. Мои брови хмурятся, я обеспокоена. Тэтчер всегда уверен в себе; он не задает вопросов. Он просто делает.
Но я могу сказать, что все, что он хочет сказать, заставляет его чувствовать себя неловко.
— Я… — он останавливается, его горло двигается, пока он подбирает слова. — Я иногда чувствую вещи, я думаю. Это физические реакции на определенные ситуации, но я никогда не могу их определить.
Его так долго приучали к этому, что он даже не может определить, что такое его эмоции. Тэтчер прожил большую часть своей жизни, убивая и отгораживаясь от чувств — конечно, он не знает, на что они похожи.
— Хорошо, тогда скажи мне, что они для тебя значат.
Глубокая V-образная складка на его лбу.
— Что ты имеешь в виду?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться. Немного забавно, что этот всезнайка так растерялся.
— Когда ты проснулся от своего сна и понял, что это я под тобой. На что это было похоже?
Он берет один из моих локонов, проводит пальцем по пряди и слегка потягивает.
— Это было влажно. Скользко, как капли дождя на одежде, — откровенно отвечает он.
— Грусть, печаль, отчаяние, — говорю я ему, пытаясь вспомнить, какие чувства они вызывают у меня. — Это зависит от того, насколько сильный дождь. Дай мне еще одну.
— Шипение. Пузырьки, плавающие в моем животе. Я почувствовал это, когда ты подарил мне цифровое пианино. Это постоянное шипение.
Я улыбаюсь, широко и ярко.
— Счастье.
Мы делаем это, туда-сюда, некоторое время. Он объясняет, что такое каждое из этих чувств, а я пытаюсь их определить. Мы разговариваем часами, многократно перемещаясь по кровати. В какой-то момент его голова оказывается у меня на коленях, а позже я прислоняюсь к стене, пока он растирает мне ноги.
Мы скользим и плывем, заполняя пробелы в наших отношениях. Все те мелочи, о которых никто не думает, но которые в итоге оказываются самыми важными. Если бы я могла, я бы осталась здесь навсегда, с ним, вот так.
В какой-то момент он оказывается на мне, его большое тело раздвигает мои ноги, голова упирается в мою грудь, пока я массирую его кожу головы. Это медленное развитие, как наши руки начинают блуждать, а тела становятся живыми, пока его руки не обхватывают мои щеки, прижимая меня к себе, а затем он целует меня. Я погружаюсь в то, как его рот движется вместе с моим. Я толкаюсь в него, стремясь ощутить его вкус. Он стонет на моих губах, отстраняясь, чтобы пробормотать несколько слов.
Его руки проскальзывают под мою рубашку — ну, технически, — и я чувствую, как его ладони проходят по моим ребрам, двигаясь вверх. Наши языки — отчаянные любовники, ласкающие, перекатывающиеся, танцующие. Я стону, когда он устраивается между моих ног, гладкий материал его боксеров трется о мои бедра.
Мои руки тянутся к его плечам, еще больше притягивая его к себе. Я хочу, чтобы он прижался ко мне всем своим весом, вдавился в меня, слился воедино так, чтобы не осталось ни одного нетронутого уголка, спутался, как плющ.
Большие руки обхватывают мою грудь, пальцы щипают чувствительные соски. Он толкается в меня бедрами, растирая выпуклость своих боксеров о мои шелковые трусики. Я уже мокрая от смущения, испачкав нижнее белье своим возбуждением.