Мог ли ветер быть достаточно сильным, чтобы распахнуть эту дверь? Даже если бы это было так, как она открылась? Я дергала и дергала за эту ручку, когда только поднялась сюда. Ее никак нельзя было открыть без ключа.
О том, как она стоит здесь, распахнутая настежь, проливая темноту, я подумала лишь мельком. Я встаю, вытираю пыль с брюк тыльной стороной ладоней, стараясь не тереть открытые раны о джинсы.
Ветер шумит еще какое-то время, прежде чем из-за двери доносится металлический звон. Его серебристая гармония заставляет волоски на моих руках плясать, а брови приподниматься.
Он просачивается из открытой щели, плавая и запутываясь в свисте ветра. Музыка заставляет меня вспомнить ночь, когда я танцевала с Тэтчером на балу в канун Дня всех святых во время нашего первого семестра.
Вальс был жестким, мы использовали его как отвлекающий маневр, чтобы Алистер и Брайар могли ускользнуть незамеченными, сказал он, когда отзвучала последняя нота. Но даже несмотря на то, что мы почти не разговаривали, ощущение кружения на вощеном танцполе с ним, держащим меня за руку, было ночью, о которой я мечтала несколько месяцев.
Причудливая щипковая мелодия делает противоположное своему возможному предназначению. Мне совсем не страшно; я заинтригована, что бы ни было за этой дверью, играющей музыку, которая так напоминает мне о том, что я чувствовала, находясь в объятиях Тэтчера.
Как это было — вальсировать со смертью.
И уйти невредимой.
Когда я тяну дверь дальше, чувствуя, что она сопротивляется моему усилию, я тяну чуть сильнее, пока она не открывается настолько, что я могу заглянуть внутрь. На верхней ступеньке первой лестницы горит одна-единственная свеча. Я была прав насчет каменных ступеней, идентичных материалу, из которого сделаны стены вокруг.
Свеча мерцает, охватывая лишь небольшой радиус и я едва вижу вторую ступеньку, а все, что ниже, кажется обсидиановой тьмой, поглощающей весь свет.
Рядом с золотым подсвечником, который теперь покрыт белым воском, сидит источник мелодии — квадратная музыкальная шкатулка. Я опускаюсь на корточки и поднимаю ее, когда мелодия заканчивается. Темное деревянное основание украшено нежными белыми вихрями, опоясывающими всю поверхность. Каждая деталь выглядит расписанной вручную.
Провожу пальцами по верхушке, где стоит маленькая серебряная клетка. В блестящие прутья заключен искусственный ястребиный мотылек с головой смерти. Он наиболее распространен в поп-культуре, благодаря знаменитому фильму «Молчание ягнят», а также из-за пресловутого рисунка в форме черепа на его грудной клетке.
Я поворачиваю рычаг на спине, отпускаю его, когда натяжение становится достаточно сильным, и смотрю, как мотылек внутри клетки вращается. Она кружится по кругу, и на секунду я заворожена тем, как она прекрасна.
Был ли это подарок от Табиты Флер, которая действительно обитала в башне и начала наслаждаться моим обществом, или от кого-то более живого, меня не волнует. Подарок оценен по достоинству.
— Спасибо, — шепчу я в пустоту, с затаенным дыханием глядя вниз на беспросветную лестницу.
Ни один голос не отвечает мне, но...
Я чувствую их.
Присутствие кого-то, скрывающегося в тени за пределами досягаемости свечи.
— Лира!
Мое им выкрикнули мягким шепотом произносит мое имя тот самый голос, откуда я вошла в эту комнату. Я бросаю еще один взгляд в темноту, прежде чем поспешно проскользнуть обратно в комнату и захлопнуть за собой дверь.
Прижимаюсь к ней спиной, глядя на движущуюся фанеру на полу, прежде чем сквозь нее пробиваются светлые волосы Брайар. Ее глаза осматривают комнату, прежде чем найти меня.
— Ты выглядишь так, будто увидела привидение, — бормочет Брайар из дыры в полу, глядя на меня с нахмуренными бровями. — Ты в порядке?
Я потираю кулаком грудину, пытаясь заставить свое сердце снова войти в устойчивый ритм. Должно быть рациональное объяснение музыкальной шкатулке, но сейчас все, что может придумать мой мозг, это то, что это был чей-то подарок.
Если они хотели причинить мне вред, то у них был шанс.
— Да, думаю, я просто слишком долго здесь пробыла.
Помогаю Брайар подняться и смотрю, как Сэйдж быстро поднимается в комнату, сдувая пыль со своих джинсов в горошек, которые ей так идут.
— Тебе нужно немного солнечного света, цыпочка. Вся эта темнота поглотит тебя, — добавляет Сэйдж, подходя ко мне с потрясающей улыбкой на веснушчатом лице и откидывая рукой один из моих локонов с лица.
— Мы могли бы провести эту встречу где-нибудь, где не нужно взламывать дверь, понимаешь? Моя квартира, квартира Сэйджа, твой домик, — вздохнула Брайар, оглядывая пыльное помещение. — Я начинаю думать, что ты не хочешь, чтобы мы видели твое маленькое убежище.
Она говорит о домике моей матери, вернее, о моем домике сейчас.
Последние два лета я потратила на то, чтобы переделать интерьер, покрасить экстерьер и сделать помещение пригодным для жизни. Это место было одним из многих вещей, оставленных мне по ее завещанию, и это было одно из ее любимых мест.
Когда меня выпустили из штата в восемнадцать лет, мой банковский счет значительно увеличился. Я знала, что мы с матерью жили в достатке, но когда я увидела цифру, мои глазные яблоки чуть не выпали из черепа. В страховой компании мне сказали, что это из ее полиса, но даже тогда мне показалось, что это слишком большие деньги.
Дело не в том, что я не хочу, чтобы девочки были там — хочу, даже больше, чем они думают. Я просто нервничаю из-за того, что хочу поделиться с другими людьми этим проектом, над которым я упорно работала, этим пространством, которое любила моя мама.
Знаю, что они не осудят меня; они мои друзья, единственные друзья, которые у меня когда-либо были, но моя неуверенность и история насмешек заставляют меня бояться.
— Я ничего от вас не скрываю, — тихо говорю я. — Просто думаю, что это место намного круче.
— Лира, я люблю тебя, — бормочет Сэйдж, когда Брайар опускает рюкзак на пол, — но это место пугает меня до смерти.
— Большинство мест, которые мне нравятся, так влияют на людей.
— Вот за это мы тебя и любим, — говорит Брайар, подмигивая мне со своего места на полу. Она что-то ищет, а когда находит, встает и предлагает это мне.
Я начинаю тянуться к нему, но она отдергивает его, прежде чем я до него дотрагиваюсь.
— Алистер рассказал мне о поездке к Сайласу.
— Да? — говорю я, нахмурив брови. — Они согласились поискать других девушек. Мы говорили об этом.
— Он рассказал мне обо всей поездке, Лира, — подчеркивает она. Что-то холодное промелькнуло в ее глазах. — Я думала, у нас нет секретов друг от друга.
— Ничего не случилось, Би. — Ложь на моем языке горькая на вкус, такая кислая во рту, что хочется сплюнуть.
— Значит, он просто оттащил тебя, чтобы поболтать о домашнем задании? — Она скрещивает руки на груди. — Слушай, если он тебе что-то сказал, ты можешь сказать мне. Я могу...
— Ты мне ничего не должна — говорю я, стоя на своем. — Мне не нужно, чтобы ты пошла и рассказала Алистеру, и я вполне способна справиться с Тэтчером Пирсоном самостоятельно. То, что произошло между нашими родителями, не имеет к нам никакого отношения.
Технически это имеет к нему самое непосредственное отношение, но я пытаюсь донести свою мысль.
Знаю, что Брайар считает Тэтча врагом. Что из-за того, что сделал его отец, я вдруг стала мишенью. Она ведет себя как хороший друг, присматривает за мной, но я знаю, что способна постоять за себя.
Я тихая, а не слабая.
— Мы знаем, что ты такая, — вмешивается Сейдж. — Мы просто беспокоимся, Лира. Ты должна быть осторожной. Я стараюсь уважать твое увлечение им, но я не хочу, чтобы Тэтчер поднял шум, когда узнает, что ты... — Она с трудом подбирает слово. — Ну, знаешь, следишь за ним.
— Преследование, ты имеешь в виду? — Я даю ей правильный термин, и она морщится.
Они сами сказали, что не имеют права судить меня и то, что я делаю, что я чувствую. Но я знаю, что им трудно это понять — всем трудно это понять. Связь, которую мы разделяем, — это что-то личное; только он и я можем чувствовать это. Видеть ее. Понять ее.