Дрожь, которую я чувствую в своей руке, пробегает по ее телу, она наклоняет голову, чтобы дать мне доступ к ее нежному горлу, отдаваясь мне так свободно, без особых усилий.
— Как ты можешь быть так уверен?
— Единственный человек, который может заставить тебя истекать кровью это я, — пробормотал я. — Твои страдания. Твой страх. Твоя кровь. Это все мое, детка.
Мой большой палец скользит по трепету ее пульса, чувствуя, как он подскакивает от моего прикосновения. Вся она так реагирует на меня; вплоть до вен и артерий под ее плотью, они движутся для меня. Ее сердце бьется только для меня.
— Ты хочешь построить свои стены, дорогой фантом? Защитить себя внутри этих призрачных пространств? Это прекрасно, — говорю я ей с кивком, мой большой палец глубоко вдавливается в ее шею. — Но прежде чем закрыть двери, убедись, что я внутри. Ты можешь закрыться от всего мира, но не от меня. Никогда.
Дрожащий вздох вырывается из ее губ, ее тело наклоняется к моему прикосновению.
— Никогда ты, — тихо шепчет она, — Никогда, мой ангел.
Я вскидываю бровь, пытливо глядя на нее. — Это не мое имя.
— Это то, кем ты являешься в моей голове.
Ангел. Она шутит?
Ее тело непринужденно поворачивается, пока она не оказывается лицом ко мне, ее ноги свисают через край мраморного сиденья. Ее колени находятся в нескольких сантиметрах от моих, моя рука все еще лежит на ее горле.
Я смотрю, как ее палец нерешительно тянется вперед, проводя по ткани моего загорелого пиджака. Он пробегает вверх и вниз так бесстрастно, что даже не кажется, что она двигается.
— Ангел смерти, — бормочет она. — Божественное существо, которое, как считается, успокаивает души и сопровождает их в другое измерение.
Я надеялся, что где-то по пути она выкинет из головы то, что я сделал для ее матери. Но, видимо, в отличие от меня, Лира помнит все из своего детства. Особенно ту ночь.
Монеты, чтобы заплатить паромщику.
Традиция семьи Пирсон, о которой мне рассказывали с раннего детства, одно из единственных воспоминаний, которое я мог вспомнить. Всех, кто носил мою фамилию, хоронили с монетами над глазами, чтобы наше богатство не осталось незамеченным в загробной жизни, куда бы нас ни отправили.
Я бросил монеты в могилу собственной матери, перед тем как помочь отцу похоронить ее. Женщину, которую я едва помнил. Не знал, была ли она невнимательной или любящей, как звучал ее голос, какую одежду она носила.
Может быть, это было то, что осталось от моей совести, желание сделать доброе дело для Фиби Эббот. Но что бы это ни было, мой отец давно подавил это желание. Желание помочь кому-то еще перебраться через реку Стикс покинуло меня, вернувшись только тогда, когда я встретил парней.
— Я не ангел, питомец. Ты была бы наивна, если бы так думала. — Я хватаю ее за горло и поднимаю ее голову, чтобы ее глаза встретились с моими.
Она сидит и смотрит на меня такими глазами, и я знаю, что не имеет значения, что я ей скажу; она поверит в то, во что захочет. Ее разум — это ее собственное творение, которое начало меня интриговать.
— Тогда почему ты нашел меня?
Ответ, который она ищет, не тот, который она получит.
Даже если это правда.
Потому что причиной моего появления во дворе была ярость. Я планировал вырвать ее из толпы людей и оттащить за волосы в укромное место, где я мог бы научить ее хорошим манерам. Напомнить ей, как работает наша сделка.
— Чтобы показать тебе твой следующий урок. — Уголки моего рта наклоняются вверх в ухмылке. Я делаю еще один шаг к ее телу, заставляя ее ноги раздвинуться, чтобы освободить место для меня.
Хочу, чтобы мое тело отвергло ощущение прикосновения ее теплых бедер к моим, чтобы я почувствовал отвращение от этого контакта, но единственное отвращение, которое я испытываю, это чувство, которое оно вызывает у меня. То, как сжимается мое нутро и твердеет член под брюками.
Меня отталкивает моя реакция на то, что я положил свои руки на нее. Не из-за нее.
Моя свободная рука тянется в карман. — Я твой учитель, не так ли, питомец?
Ее горло подрагивает, когда она смотрит на нож, лежащий между нами. Мои пальцы нажимают на кнопку сбоку, обнажая копьевидный нож. Он пронзает тускло освещенную комнату, кончиком задевая переднюю часть ее свитера.
Все то жжение, которое я заглушил ранее, отвлекаясь на отрубленную конечность, всплывает вновь. Желание увидеть, как она умоляет о прощении, услышать, как этот рот с вишневым вкусом искупает то, что она сделала.
— Тэтчер...
— Ответь на мой вопрос, — выкрикнул я, поднимая оружие и зацепив по пути часть ткани. Свитер распахивается, обнажая белый материал ее бюстгальтера.
В моем горле раздается стон: мой нож находится так близко к ее коже, и я знаю, что если надавлю чуть-чуть, пунцовая струйка потечет по долине ее пышной груди.
Я провожу острым краем по передней части ее бюстгальтера, надавливая ровно настолько, чтобы она почувствовала ощущения на своих сосках, верчу рукоятку в ладони и наблюдаю, как она откидывает голову назад в наслаждении.
Мой член подергивается, ища больше тепла, которое излучают ее молочные бедра. Я еще сильнее вжимаюсь в ее тело, и хныканье вырывается из ее рта, когда моя затвердевшая длина соединяется с ее центром. Ее глаза затуманены, что придает ей какой-то мечтательный вид. Как будто она не уверена, что это реальность, а всего лишь сон, который исчезнет, как только она проснется.
Я тоже не совсем уверен, что это реально.
Это кажется слишком нормальным, слишком хорошим, чтобы быть чем-то, что существует в реальности.
Ноги Лиры обвиваются вокруг моей талии, подталкивая меня ближе, отчаянно желая обладать мной, в то время как она должна бороться за то, чтобы оказаться далеко-далеко от меня. Если бы она знала, как я хочу ее, через что я хочу подвергнуть ее тело, она бы не была так нуждающейся во мне.
И все же, она здесь.
— Да, ты мой учитель, — хнычет она, ее маленькие ручки крепко сжимают мою куртку.
Я киваю, взяв нижнюю губу между зубами, позволяя лезвию двигаться выше, пока оно не коснется ее горла. Острие танцует по ее нежной коже, но давления недостаточно, чтобы рассечь ее.
Пока нет.
— Тогда какого хрена Коннер Годфри трогает то, что принадлежит мне?
Дымка похоти, затуманившая ее глаза, развеивается.
— Ч-что? — заикается она, потратив секунду на то, чтобы понять, о чем я говорю. — Подожди, ты наблюдал за мной в классе?
Затягиваю левую руку ей за шею, вплетая пальцы в ее дикие кудри. Моя хватка болезненно тугая, заставляя ее горло вырваться из протяжного хныканья. Я использую свою хватку как рычаг, откидывая ее голову назад, заставляя ее горло приблизиться к кончику ножа.
— Тэтч, — шипит она, когда нож вгрызается в ее кожу.
— Шел на следующий урок, — перебиваю я ее, наблюдая, как из маленького разреза на ее шее вытекает первая капля крови. Длинная красная струйка стекает по горлу. — Когда я пройду мимо открытой двери класса и виду Коннера Годфри, пускающего слюни на твою руку.
Мои бедра дергаются вперед, мой член скрежещет о ее сердцевину. Сквозь всю нашу одежду я все еще чувствую, как она насквозь промокла, из ее бедер течет влага, ее тело капает от моих прикосновений.
— Скажи мне, почему ты решила, что другие мужчины могут прикасаться к тебе? — Я наклоняюсь так, что мой рот оказывается прямо над ее носом. — Почему ты решила, что кто-то, кроме меня, может прикасаться к тебе?
Используя тупой край ножа, я собираю кровь на ее горле по металлу, веду его дальше по шее, пока он не достигает ее подбородка, осторожно, чтобы не порезать ее дальше, размазывая по пути дорожку красного цвета.
— Он смотрел на мое кольцо. Это все. — Ее голос дрожит, но ее бедра толкаются ко мне, робко касаясь моей промежности, ища трения, чтобы помочь ее желанию.
— Ты думаешь, меня волнует, на что он смотрел? — Я кусаюсь.