Моя ярость была тихим, кипящим хищником. Как будто я чувствовал, как эмоции текут по моим венам, словно наждачная бумага. Шершавая кожа и наждачная бумага.
Это было мое первое убийство, которое было основано на эмоциях. Побуждаемое ею.
Лира была моим маяком эмоций. Все эти чувства, которые я никогда не испытывал, происходили со мной благодаря ей.
Близость с ней делала меня все более и более человеком.
Мои пальцы разжались, когда Рук вошел следом за ней, его рука обвилась вокруг руки Лиры и потянула назад, его голос был достаточно громким, чтобы я услышал.
— Лира, нам нужно отвезти тебя в больницу. Ты не хочешь видеть это, ты не хочешь видеть его таким.
— Я не уйду. — Она спорит, вздрагивая от его хватки, решительно настроенная продолжать двигаться дальше внутрь палатки и ближе ко мне.
— Пожалуйста...
— Лира. — Я зову ее по имени, прерывая своего друга. Ее мягкие глаза поворачиваются ко мне, как будто мой голос — единственный звук, который она слышит, и сгибаю палец, дразнящим движением подзывая ее к себе. — Пойдем.
Рук убирает руку, качая головой, когда она движется в мою сторону. Я не упускаю из виду, что она немного хромает, но все еще держит голову высоко, отказываясь показать свою боль.
Она хочет доказать, что они не сломали ее. Что они никогда не смогут сломить ее. Внутри меня что-то поднимается, и я думаю, что это может быть гордость. Преданность не только мне, но и себе.
Когда она оказывается достаточно близко, я протягиваю руку вперед и беру ее подбородок в свои пальцы, наклоняю ее голову из стороны в сторону, отмечая каждую царапину, каждое небольшое несоответствие, каждый синяк.
Она должна уйти, пройти обследование не только физическое, но и психическое. То, что она пережила, сильно ударит по ней, когда адреналин улетучится. Травматическая реакция, свернувшаяся внутри нее, вернется с местью, а человек может выдержать только столько, прежде чем исчезнет и никогда не вернется.
— Ты в порядке?
— Да, — кивает она. — И я хочу посмотреть. Знаю, ты сказал, что мы закончили, но мне нужно посмотреть, мне нужно учиться, Тэтчер, пока эта штука не сожрала меня заживо.
— Ты не дала им увидеть, как ты сломалась. — Бормочу я, проводя большим пальцем по ее коже.
Я чувствую, как ее тело проникается моим прикосновением, тает в моей руке. — Ты сказал мне не делать этого.
— Ты так хорошо справилась, дорогой фантом. — Шепчу я, поднимая ее голову, чтобы она смотрела на меня. — Хочешь свою награду? Хочешь, я буду твоим учителем сегодня вечером?
Ее нефритовые глаза расширяются, интерес разгорается, и, возможно, она шокирована тем, что я так легко соглашаюсь.
— Больше никаких учебников?
Ухмылка тянется к моему рту, когда я качаю головой. — Никаких учебников. Просто ты будешь прилежной ученицей, я сделаю несколько заметок, и возможно, будет контрольная работа.
Эта тайная маленькая договоренность между нами двумя — моя самая большая борьба и самое трудное, что я могу себе позволить. Трудно признать это вслух, но я наслаждаюсь тем, что Лира наблюдает за мной. Она преследует меня в тени, ее глаза сосредоточены исключительно на мне. Я — центр ее мира, а она — моя маленькая вуайеристка.
Облегчение оседает в ее плечах.
— Спасибо. — бормочет она, прежде чем повернуться и пойти к месту в первом ряду. Я смотрю на Рука, наклоняю голову в ее сторону, желая, чтобы он оставался рядом на случай, если что-то случится.
Я позволяю своим мыслям задержаться на ней. На образе ее фарфорового, безупречного лица, окровавленного и покрытого синяками, испорченного так, как никогда не должно было быть. Вся моя злость единична. Она сфокусирована, направлена на одного человека и только на одного.
— Мой отец подарил мне набор метательных ножей, когда я был ребенком, — говорю я, поднимая острие копья из нержавеющей стали. — Это был способ попрактиковаться в эффективном владении клинком. Думаю, это стало моим хобби, в котором я теперь неплохо разбираюсь.
Мои длинные, осторожные пальцы вынимают один клинок из чехла и вертят его в руке. Матово-черная отделка выкована из ночи. Создана для скрытности и предназначена для быстрой, бесшумной смерти. Их темный цвет контрастирует с моими кожаными перчатками, моя ладонь держит кинжал с тихой неподвижностью, от которой в воздухе разливается жуткая энергия.
Я знал, что буду делать сегодня вечером, я планировал каждую секунду пытки, как только ступил в эту палатку. И все же я чувствовал себя так, словно прогуливался по окрестностям.
Ни бурных эмоций, ни паники.
Просто завидная смерть.
— Какого хрена, чувак, — пробормотал человек, привязанный к деревянной доске. — Я просто делал свою работу. Мы не собирались ее убивать. Просто немного напугали ее, понимаешь? Вот и все, клянусь!
— Как тебя зовут? — спросил я, игнорируя его слова. Мне не интересно, что он хочет сказать.
Он стонет, скрежещет зубами, когда слезы текут из его глаз. Его охватывает такой страх, что я уверен, он едва может дышать. Он душит его, давит на легкие, как болдер. Интересно, думает ли он о своих последних минутах так же, как я? Готов ли он встретить своего создателя.
— Блядь, блядь, блядь! Это просто пиздец. Так не должно было случиться!
Обычно я играю чуть дольше, затягиваю первый удар. Оградить себя первым ударом силы, которая проникает в меня, когда я разрезаю чью-то кожу.
Но сегодня у меня не было настроения возиться с едой.
Подобно молнии, пронзающей воздух, черный кинжал проносится вихрем, как болт. Он ударяет в цель с громовым стуком, за которым следует крик из глубин нутра этого человека.
Это щекочет мне уши. Согревает что-то внутри меня так же, как игра Горовица.
Кровь сочится из центра его ладони. Копье пробило его незащищенную руку, эффективно пригвоздив ее к доске под ней. Первый удар в мою человеческую доску.
— Майкл! Майкл! — кричит он, кожа бледнеет, когда он смотрит на свою пронзенную руку. — Меня зовут Майкл!
Зачерпнув еще одно лезвие между пальцами, я киваю и кручу металл, вращая его по костяшкам пальцев. Это должно было быть для Лиры. Здесь моя причина убить этого главного.
И все же, я не могу не почувствовать восторг при виде того, как он корчится от боли, отчаянно взывая к моей милости. Действительно ли это делает меня морально серым героем, о котором все восторгаются? Исправлять те ошибки, которые общество никогда бы не совершило? Или это просто предлог, чтобы задействовать ту часть меня, которая жаждет убийства?
Мои глаза устремляются на аудиторию, сканируя пустые места, пока мой взгляд не встречается с ее взглядом. Она — кошмарная версия самой себя. Она вся в порезах, синяках и крови, которая ей не принадлежит. Ее дикие кудри вьются, а одежда промокла.
Но я ничего этого не вижу. Не совсем.
Я просто вижу ее.
Скарлетт.
Маленькая девочка, которая бросила в меня ботинком при нашей первой встрече. Та, которая была такой испуганной, но в то же время такой смелой. В ту ночь я не видел ничего похожего на нее.
Кто-то такой дерзкий и смелый. Она вылетела из шкафа с копной черных волос и глазами, полными решимости, она так отличалась от моей стерилизованной жизни, была такой хаотичной.
В этой комнате, где пахло смертью, она чувствовала себя последним живым существом. Это прекрасное, беспорядочное существо, которое я не мог убить. И тот факт, что этот мерзавец думал, что может, приводил меня в ярость.
— Майкл, — хмыкнул я, глядя в сторону и возвращаясь к своей цели. — Это значит, тот, кто подобен Богу.
Я — рингмейстер, управляю шоу, заставляя его танцевать и извиваться для моего удовольствия. Это больше, чем физическое насилие, это ментальная игра, которая питает мое эго.
Это было то, чему Лира ждала научиться. Она была терпелива, прыгая через все мои препятствия, чтобы стать свидетелем этого момента. Чтобы научить ее, как испортить чей-то разум, как сломить его дух, прежде чем прикоснуться.