Ди закрыл лицо руками, тело его содрогалось. У него было так много вопросов к ангелам! «Со времен, описанных в Книге Еноха, ангелы не приходят к людям без повеления Господа. И с тех самых пор люди не могут вкусить от их мудрости. Но я низведу их свет на землю и поделюсь им со всем человечеством».
Подойдя к камину, он зажег длинную свечку и обошел круг, возжигая пять свечей, установленных в углах пентаграммы. Желтые огоньки в сиянии солнца казались слабыми и бессильными, они подрагивали от сквозняка, тянувшего от окна.
Наконец Ди задернул портьеры, и комнату окутал мрак.Джон бросился обратно и преклонил колени у края круга.
Чернильно-черный дым просочился сквозь крошечное отверстие самоцвета наружу. Он двигался осторожно, возможно, чуя, что большой мир за пределами лаборатории по-прежнему залит светом нового дня. Затем мгла, словно бы осмелев, кинулась к Джону, точно намереваясь завладеть им и заставить его заплатить за то, что он так долго держал ее в заточении. Но соляной круг не давал ей выйти за предел.
Не обращая внимания на эту угрозу, Джон шепотом, едва слышным из-за треска пламени в камине, произнес несколько слов на енохианском языке — языке, давно утраченном человечеством:
— Я повелеваю тебе, Владыка Тьмы, показать мне свет, что противостоит твоему мраку.
Черное облако внутри круга дрогнуло один раз, потом второй, сжимаясь и расширяясь, подобно живому сердцу. И с каждым содроганием оно становилось все больше.
Джон сложил ладони перед грудью:
— Защити меня, Господи, ибо жажду я узреть великолепие, сотворенное Тобою.Тьма образовала овал такой величины, что сквозь него мог пройти человек.
Слуха Ди коснулись слова, произнесенные шипящим шепотом:
— Иди ко мне...
Голос исходил из портала.
— Служи мне...
Джон поднял незажженную свечу, лежавшую на полу рядом с ним, и засветил ее от одной из свечей в углу пентаграммы. Воздев пламя вверх, он воззвал к покровительству господа.
Послышался новый шум, словно с другой стороны врат что-то двигалось, а следом раздался гулкий звон — как от соударения металла о металл.
И снова в его разум вползли слова:
— Из всех смертных я счел достойным лишь тебя.
Ди поднялся и сделал шаг по направлению к кругу, но запнулся о вытянутую руку Вацлава. Алхимик остановился, неожиданно ощутив, насколько грешен он для того, чтобы глазам его открылось подобное величие.
Я убил невинного.
Его безмолвная исповедь была услышана.
— У величия есть своя цена, — заверил его голос. — И лишь немногие готовы платить ее. Ты не таков, как другие, Джон Ди.
Алхимик задрожал, услышав эти слова — особенно последние два.
Ангел произнес мое имя — оно известно ему.
Ди разрывался между гордостью и страхом, комната вращалась, словно он был пьян. Свеча выпала из его пальцев и, так и не погаснув, покатилась в круг, а затем через портал. Ее свет озарил то, что скрывалось по ту сторону дымных врат.
Приоткрыв рот, Джон смотрел на исполненную невероятного величия фигуру, восседающую на полированном черном троне.
Свет свечи отразился в глазах, черных, точно нефтяные озера. Лицо сидящего было безжалостно-прекрасным, каждая черта его словно была изваяна из оникса. Венчала этот дивный лик изломанная серебряная корона, ее поверхность была тусклой и черной, а зазубренные края выглядели подобно терниям. Из-за широких плеч вздымались могучие крыла, перья их были черными и блестящими, словно у ворона. Круто изгибаясь, они ниспадали, окутывая и скрывая от глаз обнаженную фигуру сидящего.
Крылатый подался вперед, зазвенев почерневшими серебряными цепями, которыми было опутано и приковано к трону его безупречно-прекрасное тело.
Джон знал, кого лицезрел в эти мгновения.
— Ты не ангел, — прошептал он.
— Я ангел... и всегда им был. — Ровный голос наполнял голову алхимика, но губы фигуры, сидящей на троне, оставались недвижными. —Твои слова призвали меня. Кем еще я могу быть?
Сердце Джона сжимало неверие, сопровождаемое нарастающей болью. Он ошибался. Тьма не призывает свет — напротив,она взывает ко тьме.
И пока он в ужасе смотрел сквозь портал, одно из звеньев цепи, сковывавшей сидящего, лопнуло. Ярко блеснуло серебро на изломе. Создание мрака готово было вырваться на волю.