— Все в порядке? Ты чего-то хреново выглядишь?
— Все нормально. Товар у Шкипа.
Тот, высунувшись из-за туши Пятака, помахал маленьким черным дипломатом.
— Пошли!
Они почти бегом помчались в сторону своего кубала, уворачиваясь от машин, которые, пройдя пункты оплаты, ехали дальше, набирая скорость. Где-то на середине пути к ним присоединился Персик.
— Возвращаемся каждый своей дорогой, — не останавливаясь, объявил Монах. Встреча у меня дома. Ты, Шкип, за кейс головой отвечаешь… — А потом, чуть подумав, добавил: — И ты, Пятак, тоже отвечаешь. Присмотри за Шкипом, чтобы никаких глупостей не выкинул.
— Угу! — отозвался Пятак. Хотя сейчас ему было не до денег и не до Шкипера. Он чувствовал себя очень странно, и при этом совершенно не мог понять, что именно происходит. Так он чувствовал себя, когда года два назад заболел каменной корью. Голова вроде бы ясная, а мир вокруг как в тумане.
Всю обратную дорогу он брел за Шкипером словно во сне, механически переставляя ноги. Наверное, если бы кто-то попытался напасть на них, Пятак не смог бы ничем помочь приятелю. Единственное, о чем он помнил, так это о том, что нельзя выказать слабость, пока Монах не разделит деньги, иначе легко будет остаться без своей доли… И еще это странное ощущение чего-то склизкого, прижавшегося к спине.
Вновь оказавшись в бункере-квартире Монаха, он рванул в сортир. Роб попытался спросить, что с ним, но Пятак проворчал сквозь зубы:
— За завтраком съел какую-то гадость.
И Роб тут же ретировался, отступил, так как однажды он уже убирал пол за Пятаком, когда тот съел что-то несвежее. И ведь возразить нельзя, потому как сразу можно в лоб получить, а для драки у них были слишком разные весовые категории.
Заскочив в туалет, Пятак лишь покосился на изгаженный унитаз, который не мыли лет пять, и застыл, облокотившись плечом о стену, пытаясь перевести дыхание и прийти в себя. Дрожащей рукой он вытер со лба холодный пот, а потом… потом обмер, услышав странный голосок, только услышал он его не ушами. Голосок зазвучал прямо внутри черепа здоровяка.
— Привет, великан…
В первый момент Пятак решил, что окончательно спятил, во второй, что это белочка… Правда, Пятак вспомнил, что последнее время почти не пил. Выходит… Здравствуй, шизофрения! И сразу вспомнился сосед Яцек. Он когда-то жил на той же площадке, что и Пятак, в соседнем бункере. Он, этот Яцек, был настоящим сумасшедшим — это знали все. Так вот Пятак часто наблюдал, как Яцек говорил сам с собой на два голоса. Так, может, это заразно? Может, он тоже стал сумасшедшим? Подцепил где-нибудь чудовищный вирус.
— Я не вирус… Я твой новый друг…
«Вот только новых друзей мне не хватало», — пронеслось в голове у Пятака.
— Ты спас меня, — продолжало невидимое существо. — Вытащил из того отвратительного холодного места…
«Мамочка! — мысленно пробормотал Пятак. — Я ведь никого не спасал. Да и сейчас я совершенно один». При этом он на всякий случай оглядел крошечное помещение туалета. Нет, тут и в самом деле никого не было. Да и где мог прятаться странный шутник? Разве что в бачке, только тогда к людям он отношения не имеет, потому что даже кошка там не поместится. «Значит, глюки!»
— Никакие не глюки. Ты меня спас, и теперь мы будем неразлучны.
Пятак вновь вздрогнул всем телом.
— Кто ты?
— Сложно объяснить…
Пятак вновь вытер холодный пот со лба.
— Ты это… — он хотел сказать про странное ледяное ощущение на спине, но не нашел нужных слов, не знал, как сформулировать свои чувства.
— Да. Ты освободил меня и принял?
— Принял? — вновь машинально повторил Пятак.
В этот миг в дверь сортира постучали.
— Эй? — раздался приглушенный голос Роба. — С тобой все в порядке? С кем ты там болтаешь?
— Все в порядке. Мантры для облегчения желудка твержу… — с трудом двигая челюстями ответил Пятак.
— А… — задумчиво протянул Роб, а потом торопливо произнес: — В общем, хватит*censored*ней заниматься, выходи, — голос Роба звучал странно, встревоженно. — Монах велел, чтобы ты подошел. Похоже, у нас неприятности. Надо решить… что делать…
— Неприятности? — повторил Пятак, хотя его это ничуть не удивляло. По сравнению с той ситуацией, в которую он попал, все остальное было мелочью. А может, так только казалось его воспаленному воображению.