Я проснулся от того, что мы остановились. Я лежал, связанный по рукам и ногам, на крупе лошади Кутберта, рядом с мёртвым гаэлом. Из седельной сумки пахло лепёшками, а от мертвеца пахло кровью и потом.
Дикари остановились возле одного из каменных столбов, что иногда встречались в холмах. Кто-то говорил, что это столбы дьявола, кто-то говорил, что их поставили древние люди, но никто не мог объяснить, зачем они стояли посреди вересковых пустошей.
Я притворился спящим, когда один из гаэлов, старый воин, исполосованный шрамами, подошёл к лошади. На мгновение я подумал, что меня хотят принести в жертву или использовать в нечестивых ритуалах у подножия столба, но дикарь достал из сумки пару лепёшек и оставил их как подношение.
Гаэлы расселись у подножия, негромко переговариваясь на своём языке, достали из сумок свои нехитрые припасы и принялись за еду. Я же наблюдал, выжидая подходящего момента. Теперь дикари выглядели как обычные люди, пусть и непохожие на меня. Они заплетали волосы, я был коротко подстрижен. Они отращивали бороды, у нас было принято бриться. Они красили лица углём перед битвой, а мы боялись, что Господь не узнает наши лица после смерти. С другой стороны, это всё обычаи, а если их отбросить — оказывалось, что у нас одинаково светлые волосы и глаза, прямые носы и тонкие губы, и если гаэла подстричь, или южанина заставить отрастить шевелюру — становилось трудно отличить одного от другого.
Положение моё было хуже некуда. Руки-ноги связаны, достаточно крепко, чтобы я не смог порвать путы, но и не слишком сильно, чтоб кровь не застаивалась. Гаэлы часто угоняли рабов, и дело знали. Вокруг — никого, кроме этих дикарей, и даже направление, куда мы двигались, я точно определить не мог. На помощь мне никто не придёт, да и Родерик наверняка думает, что я уже мёртв. Ещё бы, драться против десятка язычников. Оружия нет, даже самого захудалого ножика, обыскали меня с головы до ног.
Но, как говорил мой отец, если провалился в дерьмо по горло, держи голову выше. И я судорожно перебирал варианты побега. Я на коне, гаэлы сели обедать, и ещё не заметили, что я проснулся.
Я решил рискнуть. В конце концов, что мне оставалось?
Лошадь Кутберта, хоть и была дурного характера (как и хозяин), но человеческий язык понимала. Поэтому один шанс у меня был.
— Домой! — скомандовал я. — Пошла домой, скорее!
Лошадь фыркнула, не желая мне подчиняться, но больше ничего сделать я не мог. Я попытался толкнуть её коленом в бок, но лишь скатился вниз и упал на траву. Дикари расхохотались. К тому же, лошадь оказалась стреножена. Все мои шансы растаяли, как дымка на ветру, и я едва не заплакал от отчаяния.
— Глупый южак, — произнёс один из гаэлов.
Ещё один взрыв хохота.
А они, стало быть, умные северяне. Я перевернулся на спину и сел, увернувшись от лошадиного хвоста. Вот теперь я влип по полной.
Я сидел, хмуро наблюдая за ними. Молодой дикарь, высокий и тощий, подошёл ко мне с ножом в руке. Кишки опять скрутило от страха.
— Дрался хорошо, — сказал гаэл. Я едва понял его акцент, но смысл уловил.
Он перерезал верёвку на моих лодыжках, и я почувствовал, как ступни колет тысячей иголок.
— Ходить, — сказал гаэл, и я понял, что теперь мне придётся идти пешком.
Я встал на ноги, немного пошатываясь. Почему-то болело колено и рёбра, похоже, после того, как я отключился, меня немного побили.
— Проклятые язычники, — пробурчал я себе под нос, и дикарь внимательно посмотрел на меня, будто бы понял мои слова.
Мы двинулись дальше на север какими-то едва заметными тропками. Гаэлы шли не таясь, чувствуя себя хозяевами на этой земле, и в какой-то степени так и было.
Границы не охранялись совсем, либо охранялись мелкими дозорными отрядами вроде нашего, которые никак не могли сдержать иноземцев. Времена, когда императоры правили мудро и справедливо, одновременно сдерживая внешние угрозы и внутренние распри, а их полководцы захватывали новые земли во славу имперского льва, давно прошли. Теперь императоров сменили жадные и продажные наместники, полководцев сменили трусливые чиновники, а варвары и язычники терзали границы Теурийской империи, словно стервятники, кружащие вокруг подыхающего льва.
Мы шли, а пейзаж почти не менялся. Холмы, лощины, низкорослые кустарники. Скудная земля, годная лишь на то, чтоб пасти коз.
Гаэлы разговаривали между собой на своём языке, который казался мне искажённой копией теурийского. Их язык был похож на наш, настолько же, как мелкая дворовая шавка похожа на стройного охотничьего пса. Сходство есть, но различий куда больше.