Когда я делаю шаг в сторону дома, Анна берет мою руку между своими меньшими.
— Будь терпим ко всем внутри, мой мальчик. Все изменилось, но некоторые вещи остались прежними.
— Тебе не нужно беспокоиться обо мне.
— Чепуха — она встает на цыпочки, чтобы дотронуться до моих волос и погладить меня по лицу. — Я собираюсь повидаться с остальными. Позаботься о нем, Виктор.
— Да, мэм.
Бросив последний неуверенный взгляд, она направляется туда, куда раньше ушли мои охранники. Анна — мать сирот. Всякий раз, когда ребенок терял своих родителей, она брала на себя ответственность воспитать их «правильно».
Я не сирота, но в этой женщине я нашел больше любви, чем в своих собственных родителях.
В тот момент, когда я захожу в свой так называемый дом, меня встречает напряженная, неприятная атмосфера гостиной.
Стиль диванов, кресел и потолка в стиле барокко придает ему элегантную ауру, испачканную невидимыми брызгами крови.
Две пары глаз смотрят на меня с чистым презрением. Первое принадлежит женщине, которая меня родила.
Она ничуть не изменилась. Ее золотистые волосы ниспадают на плечи в обычном высоком стиле с напылением. На ней одно из ее прямых красных платьев с золотым поясом и туфли на каблуках в тон, она сидит на троне, как королева.
Если бы Юлия Морозова была настоящей правительницей, меня бы приговорили к смертной казни в момент моего рождения.
Второй злобный взгляд, из-за которого кто-то может случайно погибнуть, принадлежит моему брату Константину, который младше меня на два года.
У него волосы светлее, чем у меня, более угловатое лицо, которое никогда не могло выглядеть дружелюбным, и глаза моей матери.
И это первая причина поставить его на самое первое место в моем списке подозреваемых.
— Посмотрите, кто закончил играть в солдата и вернулся.
Вторая вещь, которая занесла бы его в мой хит-лист, это раздражающая манера, с которой он говорит. Это как будто он умоляет, чтобы его застрелили, просто чтобы заставить его замолчать навсегда.
— Я тоже скучал по тебе, братишка. — я улыбаюсь, подбирая его провокационный тон к своему, затем киваю Юле. — Мама.
Она встает, ее поза напряжена, и идет в мою сторону. Когда она останавливается передо мной, меня обдает запахом ее сильных духов, которые можно использовать как оружие.
— Почему ты вернулся, Кирилл?
— Да, брат — Константин стоит рядом с Юлей, как послушный маменькин сынок. — Ты сказал, что можешь бросить все здесь, и мы больше не увидим твоего лица, так что же привело тебя сюда?
— Твой отец. Он надоедливый, настойчивый тип. Он даже убил моих людей, чтобы заставить меня вернуться сюда. Похоже, нам не удастся так легко избавиться друг от друга.
— Садись на самолет в Россию и уезжай, — объявляет Юлия так, словно это само собой разумеющееся. — Ты здесь никому не нужен.
Эта женщина обращается со мной так, словно я ниже грязи под ее ботинками. Давным-давно я часто задавался вопросом, почему она так сильно ненавидела меня, почему смотрела на меня с таким презрением, что я думал, однажды, она может убить меня.
Когда я видел, как другие матери осыпают своих детей любовью и нежностью, я удивлялся, почему у меня нет одного из них.
Так вот, мне на это наплевать.
— То, что сказала мама, — добавляет Константин. — Я стану лидером Морозовых, как только старик уйдет.
— Как насчет «нет»? — я сохраняю свой невозмутимый вид и даже ухмыляюсь. — Я не знаю, что за план у вас двоих, но меня так и подмывает разорвать его на куски и искупаться в его крови. Я позабочусь о том, чтобы ты барахтался и умирал как можно медленнее.
Пощечина разносится в воздухе прежде, чем я ее ощущаю. Вскоре после этого начинается жжение в том месте, где рука Юлии соприкоснулась с моей щекой.
— Наглец! — выплевывает она.
— Так ты продолжаешь говорить мне, мама. Я рад оправдать твои ожидания.
Она снова поднимает руку, но на этот раз крепко сжимает ее, прежде чем дотронуться до моего лица.
От Саши.
— Пожалуйста, воздержитесь от физического насилия над ним, иначе я приму решительные меры.
— Ты…кто… Имеешь наглость прикасаться ко мне… — Юля, явно потерявшая дар речи из-за такого неожиданного поворота событий, смотрит на Сашу так, словно она демон.
Константин начинает отталкивать ее.
— Я собираюсь убить этого ублюдка.
Я хватаю Сашу за свободную руку и толкаю ее в сторону Виктора, чтобы он держал маленького суицидального засранца в узде.
— Как он смеет прикасаться ко мне? — Юля чуть ли не кричит во все горло. — Я хочу, чтобы он умер. Прямо сию минуту!
— Да, нет — я ухмыляюсь. — Александр просто слишком серьезно относится к своей работе телохранителя. Он плохо реагирует всякий раз, когда мне причиняют вред, поэтому я советую вам воздержаться от этого в его присутствии.
— Так ты теперь собираешь бездомных кошек? — Слова Константина пронизаны насмешкой.
— Может быть. По крайней мере, они более лояльны, чем твои наемники. — я начинаю оборачиваться. — Я ухожу, чтобы повидаться с отцом.
— Ты не выиграешь в этом, Кирилл, — кричит он из-за моей спины. — Власть изменилась с тех пор, как ты ушел, и теперь мяч на моей стороне.
Я бросаю на него взгляд через плечо.
— Ты так говоришь, как будто я не могу просто забрать его обратно.
— Рано или поздно ты уйдешь. Я тебе это обещаю, — уверенно говорит Юля своим раздражающим аристократическим тоном.
Но я не обращаю на нее никакого внимания.
Саша, однако, двигается не так быстро, как мы с Виктором, вероятно, впиваясь взглядом в Юлию или во что-то столь же бесполезное вместо этого.
Виктор почти тащит ее за собой, что-то шепча ей отрывистыми словами.
Вскоре после этого мы втроем стоим перед кабинетом моего отца. Однако его старший охранник говорит нам, что он в своей спальне.
Мои родители не жили в одной комнате с тех пор, как я себя помню.
Виктор и Саша остаются снаружи, когда я стучу в дверь и, не дожидаясь ответа, проскальзываю внутрь.
Темные шторы задернуты, отбрасывая непроглядную тень на огромную комнату. Зловоние болезни витает в воздухе, смешиваясь со стенами. Я нажимаю на выключатель, заливая помещение резким желтым светом.
Раздается кашель, а затем из угла комнаты до меня доносится стон боли. Кровать скрипит под непомерным весом, лежащим на ней, и тихий голос шепчет:
— Кирилл, это ты?
Конечно, даже когда он чертовски болен и борется со смертью зубами и ногтями, он знает, что я был в пути.
Он все спланировал. Сделал так, чтобы это произошло, и не дал мне ни малейшего шанса на спасение. Да, я мог бы заставить своих людей вернуться и настоять на том, чтобы остаться в России, но тогда я не смог бы отомстить этому человеку.
Я подхожу к его кровати, держа одну руку в кармане брюк, а другую небрежно свесив сбоку.
Мой отец всегда был больше, чем жизнь, поэтому видеть в нем тень своего прежнего «я» странно. Неужели это действительно великий Роман Морозов?
Его лицо осунулось, и он похудел, хотя все еще чертовски большой. Его глаза запали в темные глазницы, которые уже едва вмещают их. Губы синие, кожа бледная, он выглядит как реальное олицетворение смерти.
Его слабая рука держится за кислородную маску, когда он смотрит на меня. Впервые, похоже, он действительно видит своего сына, а не наследника, которого он годами лепил из того, что считал нужным.
Наследника, крутого он избил, посадил в одиночную камеру и на несколько недель запретил любой контакт с внешним миром.
Наследник, о котором он позаботился, рассматривается его собственными братьями и сестрами только как соперник и мишень, которую нужно устранить.