Белоснежка все еще держала пальчик у губ, но теперь она слегка сузила глазки, ее смешок растворился, прежде чем заснуть, она снова произнесла:
— Шшшшшшу.
Затем она, как ни в чем ни бывало, снова заснула у меня на руках, а я испугалась. Испугалась очень сильно. Я поверила, что она и впрямь велела мне помалкивать, а, быть может, она задремала и ее «шшш», превратился в «шшшуу».
С того дня я начала звать ее Шу. С той ночи начались все мои кошмары.
Глава 60
Дневник Королевы
В ту ночь мне снилась моя другая дочь, черный лебедь на Лебедином Озере, что клялась отомстить мне за то, что я отказалась от нее. В том сне она была страшной. Я испугалась ее даже больше Шу, которую я стала бояться несколькими годами позднее.
— Ты позволила ей убить меня, — произнесла моя дочь-лебедь. — Ты заплатишь за это.
— Я не хотела этого, — возразила я. — Я не знала, что она, вправду, убьет тебя. Я хотела, чтобы ты выжила. Поверь мне.
Черная лебедь ничего не ответила. Она лишь усмехнулась, говоря:
— Ох, мамочка, ты заплатишь за это. Ты и понятия не имеешь, сколько боли я тебе причиню.
Обливаясь потом в собственной кровати, я проснулась и схватила стакан с водой, который блеснул в свете луны за окном. Наша драгоценная Мармеладка, которая так и не ответила мне, но по-крайней мере, она не была такой жуткой, как наша другая дочь.
Затем я выронила стакан, который разбился об пол на мелкие кусочки. За окном кто-то был, глядя на меня сквозь развивающиеся занавески. Это был лебедь. Черный. На его крыльях в свете луны сияла кровь, глаза сверкали алым. Я была уверена, что это — моя другая дочь, которая внезапно бросила взгляд на спящую в кроватке Белоснежку. Я понятия не имела, как это было возможно. Быть может, то была реинкарнация моей другой нерожденной дочери. А, быть может, у меня были галлюцинации, и я до сих пор спала.
Растерянная, я не знала, что мне делать. Я ущипнула себя, пытаясь убедиться, что не сплю, и мне стало больно. Я подумала о том, чтобы прикоснуться к черному лебедю. Быть может, материнская любовь облегчит ее боль, но я замерла от страха.
Затем, мое злое дитя, черный лебедь, начал петь. Мелодия отличалась от той, что напевала Леди Шалот, и не была похожа на лебединую песню. Мелодия была совершенно другая. Печальная, мелодия, которую я слышала когда-то, но не могла вспомнить. Только на этот раз, я увидела, как лебедь засыпает, напевая ее. Или, она загипнотизировала себя песней. В этот самый момент, я призвала все свое мужество и подошла к ней. Когда я потянулась к ней, я увидела, что она не спит вовсе. Она умирала… во второй раз.
Затем она заговорила:
— Я причиню тебе боль такими способами, что ты себе и вообразить не сможешь.
Она пела Лебединую песню, прощаясь с этим миром. Она пела песнь Атлантиды, песнь, что сотни тысяч лет назад пели лишь русалки. В этот самый момент, я отвернулась и взглянула на луну. В ту ночь было полнолуние. И, впервые за все время, Мармеладка выглядела печальной. Я все поняла. Она тоже меня ненавидела. Она верила, что мне суждено нести лишь зло. А теперь, когда она узнала о моей дочери, она словно хотела отомстить.
— Ты сама по себе, Королева Скорби, — наконец произнесла Мармеладка. — Я могу спасти любого из лап тьмы, но не тебя. Тебя никогда. Тебе суждено навеки пасть в объятия ночи.
Темное облако закрыло луну, и я взяла черного лебедя на руки, безутешно рыдая из-за того, что я не понимала, что происходит.
— К черту законы вселенной, — всхлипнула я. Неужели моя дочь пришла на собственные похороны, которым никогда не суждено случится? Неужели она хотела напомнить мне о том, что я в некотором роде была повинна в ее смерти, и отдала предпочтение ее сестре? Что, несмотря на все мои усилия, сложно было понять, кто из них добро, а кто — зло?
Ее тело обратилось в прах, и ветер унес останки к луне. Моя боль была слишком сильна… я не могла дышать. Незнание стало самым страшным наказанием за осознание того, что мой выбор был неправильным. Все последующие годы мне пришлось жить с этой болью, пока я не поняла, что произошло на самом деле. Я лишь знала, что все ответы связаны между собой. Моя другая дочь, Ночная Скорбь, ведьма и гроб на Деметре — были звеньями одной цепи, которая вела к итогу. Если бы я только поняла это раньше.