Сначала Мишель заикался, голос его дрожал, он не знал, куда деть свои большие руки, краснел под ее пристальным, чуть насмешливым взглядом. Вскоре Саусан начал забавлять этот робкий парень, так не похожий на других студентов: напористых, шумных, вспыльчивых. Она уже знала от подруг, кто он, и единственно, что мешало ей, — его вера, он был христианин.
Сама Саусан была из друзов[10], горного народа, живущего на склонах и вершинах хребта Ливан, гордого, независимого и воинственного. Друзы откололись от ислама много веков назад, но считали себя мусульманами, несмотря на то что ислам их таковыми не считал. Между друзами и христианами шла давняя и кровная вражда. Христиане упорно стремились в друзские районы, их тянула туда плодородная земля. Друзским феодалам выгодно было сдавать землю в аренду крестьянам-христианам, покорным, трудолюбивым, готовым от зари до зари отвоевывать у скал полоски карнизов, чтобы создавать пригодные для посевов и садов террасы.
Но с годами проникновение в горы чужаков становилось все более раздражающим — друзская община привыкла жить по своим скрытым законам и тайным обычаям. Простодушные и прямые горцы не могли конкурировать с христианами, возглавляемыми хитроумными маронитскими попами[11], за которыми стоял Ватикан с отцами-иезуитами. Христианские монастыри, один за другим возникавшие на проданных феодалами землях, становились сильнее и влиятельнее, чем друзские феодалы и эмиры. И, наконец, маронитские попы начали обращать в христианство горных жителей!
Недовольство переросло в ненависть. И достаточно было малейшей искры, пустякового столкновения, чтобы начаться резне. Пылали христианские и друзские деревни, взлетали на воздух стены монастырей и горные гнезда феодалов! Это началось в шестидесятых годах прошлого века, но и потом кровавые счеты много раз сталкивали христиан и друзов.
Саусан выросла в культурной семье. Ее отец был сначала учителем, потом стал инженером-строителем. Два брата учились за границей, а старшая сестра работала в Бейруте — в большой и влиятельной газете, склонявшейся влево. В университетском компаунде религиозные столкновения всячески предотвращались: иностранные профессора и преподаватели проповедовали веротерпимость, студенты-христиане, мусульмане и друзы — мирно соседствовали на лекциях, в библиотеке, на спортивных площадках, вместе учились, сдавали экзамены, получали дипломы, мечтали о тех днях, когда в паспортах ливанцев будет упразднена графа — «религиозная принадлежность», а ливанское государство будет строиться не на конфессиональной[12] основе.
И Саусан не имела ничего против христиан, а тем более против мягкого и робкого Мишеля, к тому же похожего, как ей казалось, на безвременно погибшего знаменитого французского певца Клода Франсуа. Но… Если говорить о серьезных намерениях, то как отнесутся к Мишелю там, в горах, ведь ее семья — часть клана самого шейха, старейшины которого отнюдь не столь веротерпимы?
Она часто бывала теперь с Мишелем, несколько раз они даже поцеловались, но… Никто и никогда не видел их вместе в городе, ведь это могло бы привести к самым серьезным последствиям, ибо честь девушки должна быть чиста — пятна с нее смываются только кровью.
Мишель нравился Саусан все больше и больше. Она не понимала, почему ее тянет к нему, но ее тянуло — и все сильнее. В его присутствии ее обычная насмешливость обращалась в застенчивость. Мишель же наоборот — становился все увереннее, он даже начал уже заговаривать о будущем. Казалось, что различие в религиях его не волнует, и Саусан и радовалась этому, и пугалась — разве можно думать о чем-нибудь серьезном, отмахнувшись от религии?
Сегодня Мишель ждал ее под старым эвкалиптом, и Саусан знала, что должен произойти серьезный разговор.
Время шло, Мишель то и дело смотрел на часы и терпеливо ждал. Здесь, в Ливане, не привыкли подчиняться часовым стрелкам и связывать себя такой обузой, как точность. «Букра», «баден» — «завтра», «потом» — слова ничего в Ливане не значащие, и от них всегда можно отмахнуться, произнеся магическое слово «малеш» — «ничего», «неважно», «ерунда», «наплевать»!
— Разрешите?
Задумавшийся было Мишель вскинул голову. Перед ним стоял невысокий, плотный человек с наголо обритой круглой головой, крепко сидящей на короткой массивной шее. На желтоватом полном лице его густо кустились сросшиеся на переносице черные с проседью брови, из-под которых весело и дружелюбно улыбались карие глаза. К вывороченным, по-негритянски сизым губам спускался мясистый нос, подбородок был тяжелый, квадратный. Да, красавцем этого человека не назовешь, но в лице его было что-то вызывающее симпатию. Мишелю показалось, что он его где-то видел, видел много раз — и уже тогда он был ему симпатичен.