— Что я должен буду делать? — осевшим вдруг голосом спросил Мишель.
— Приедем — узнаешь, — отрезал Селим и встал. — Поехали!
Глава 8
Селим припарковал свой старенький, помятый во многих местах «фольксваген» в глухом и узком тупичке, сжатом двумя старыми трехэтажными домами, построенными, судя по традиционной мусульманской архитектуре, еще в начале прошлого века, когда Бейрут был захолустным портовым городом Оттоманской империи. На веревках, натянутых между нависавшими над тупичком ветхими деревянными балконами, болталось застиранное белье. Окна первых этажей — высокие и узкие, закрыты толстыми ржавыми прутьями и серыми от времени деревянными ставнями-жалюзи. Из окон слышались гортанные голоса арабских радиодикторов, рыдания знаменитой на весь Ближний Восток ливанской певицы Фейруз, чьи-то громкие разговоры, мужской смех, плач младенца. В тупичке пахло горящим древесным углем, шиш-кебабом, острыми приправами и пряностями, туалетным мылом и керосином. Это был старый квартал, все еще сопротивляющийся наступающим на него со всех сторон современным железобетонным башням, тесный, перенаселенный, живущий своей замкнутой обособленной жизнью, своими традициями, своими радостями и печалями. В другое время дня тупичок был полон детьми, у стен сидели старики, устроившиеся на расшатанных венских стульях, сохранившихся с давних времен. Старики задумчиво курили наргиле и блаженно жмурились, наслаждаясь теплом солнечных лучей, ухитрившихся проникнуть даже в узкую и сырую щель тупичка. Но теперь был час обеда и отдыха и тупичок был пуст.
— Сюда, — сказал Селим и кивком головы указал Мишелю на обитую ржавым железом узкую дверь в серой стене, почти вплотную к которой он поставил свой горбатый «фольксваген». Рядом с дверью торчала кнопка электрического звонка. Селим протянул руку к звонку, и за дверью послышался какой-то сложный, переливчатый перезвон, а затем чьи-то шаги. Прошла минута, потом дверь со скрипом отворилась, и в полутьме уходящего внутрь коридора появился плотный крепыш в пятнистой военной куртке и с пистолетом в руке. Кивнув Селиму, он взглядом спросил его о Мишеле: кто?
— Мохаммед, — бросил ему Селим, и парень отступил, пропуская их. Мишель отметил, что его здесь ждали.
Селим уверенно пошел вперед по узкому полутемному коридору, в который выходили двери четырех или пяти комнат старинной квартиры, обставленной типичной арабской мебелью — низкой, мягкой, затейливо украшенной резьбой и позолотой. Все двери, кроме одной, самой дальней, были распахнуты, и в комнатах за ними никого не было. Селим уверенно толкнул ладонью последнюю дверь, за которой оказалось что-то вроде радио — или электромастерской, освещенной тремя чертежными лампами, укрепленными на деревянных верстаках, заставленных какими-то приборами, заваленными пучками проволоки, полупроводниковыми схемами, миниатюрными инструментами. За одним из верстаков пожилой мужчина с воспаленными глазами, прикрытыми зеленым пластмассовым козырьком, ковырялся в пластмассовой коробке, чем-то похожей на радиоприемник. В руках у него была тонкая отвертка и паяльник с длинным «жалом». Он даже не повернулся на скрип открывшейся двери и сосредоточенно продолжал свое дело.
Войдя вслед за Селимом, Мишель мгновенно окинул взглядом комнату — просторную, но заставленную картонными ящиками и коробками разных размеров, тремя старыми мягкими креслами и металлической солдатской койкой, прикрытой серым одеялом. На койке валялась американская автоматическая винтовка «М-16», рядом с нею — кожаная плетенка с круглыми зелеными гранатами. Под окном, наглухо закрытым изнутри железными ставнями, стоял ручной пулемет с заправленной в него лентой. Тут же на полу-новенький никелированный поднос с кофейником и тремя скромными чашечками белого фаянса с остатками кофейной гущи.
— Садись, — приказал Селим Мишелю и махнул рукой в сторону кресел. — Привыкай к обстановке…
Сам он тут же плюхнулся в кресло и с наслаждением вытянул ноги, с усмешкой наблюдая, как Мишель осторожно садится напротив него, все еще продолжая оглядывать странную комнату. Парень, впустивший их, остался стоять на пороге, не сводя любопытных глаз с Мишеля и не выпуская из рук пистолета. Минуту-другую в комнате царило молчание, и в тишине было слышно, как сопит у верстака человек, колдующий над пластмассовой коробкой. Наконец, он удовлетворенно вздохнул, положил отвертку и паяльник на верстак, отодвинул от себя коробку и повернулся на вертящемся стульчике.