Я бросил ложку в рот, прожевал. Вкусно! Но…
– Это не конина.
– Поросенка у обывателей купили, – подтвердил Пахом. – Их благородие поручик Синицын велели. Надо, говорит, нашего капитана как след накормить. Не будь его, легли бы на лугу. Офицеры денег собрали. Поросенок – сеголеток, пуда четыре был. Всем хватило: офицерам, унтерам, даже егерям перепало. Новобранцы конину ели, но она тоже мясо. Животы набили, аж трещат.
Слушая его, я работал ложкой, заедая горячие щи хлебом – слегка черствым, но все равно вкусным. Кстати, знаете, как здесь готовят щи, по-армейски «приварок»? Сначала в котел бросают предварительно взвешенные большие куски мяса. Когда сварятся, достают и снова взвешивают – не сжульничал ли повар? Затем в горячий бульон бросают капусту, картошку или репу и варят до готовности. И только потом в щи закладывают мелко нарезанное мясо. Это варево готовили так же, разве что мясо не взвешивали – в котелке его полно. Вкусно и сытно.
Из темноты шагнул Синицын. Встав, вытянулся.
– Приятного аппетиту, господин капитан!
– Спасибо, Антип Потапович! – поблагодарил я. – Присаживайтесь. Есть будете?
– Благодарю, сыт, – отказался подпоручик, опускаясь на поднесенный Пахомом второй чурбак. Гадом буду – натащили из города. Дрова для костров явно оттуда.
– И меня накормили до отвала, – сказал я, отставляя котелок. Денщик подхватил его и скользнул в темноту. – Как дела в батальоне?
– Люди накормлены и приведены в порядок, – доложил Синицын. – Отдыхают.
– Меня никто не искал?
– Никак нет.
– Французы через реку лезли?
– Побоялись – наши крепко из пушек палили. Кухарев с немцем все заряды расстреляли. К нам вернулись, там стоят, – он указал рукой.
– Накормили?
– Само собой, – кивнул Синицын, – хотя тут некоторые ворчали, что не заслужили. Худо нам без пушек пришлось. Едва отбились.
– А с чего запоздали, ведомо?
– На мосту застряли – гнилой оказался. Пришлось заново ладить. Там все стояли. Нас казаки через брод провели, им он неведом был. Зато пушки все доставили.
Обычный армейский бардак: правая рука не знает, что делает левая.
– Платон Сергеевич, – внезапно улыбнулся Синицын. – Я вот давеча мимо костра шел, разговор егерей слышал. Один молвит: «Большой души наш капитан: сам вымотался, а раненым первым делом помог, даже кровь с себя не смыл. А уж матерится – заслушаешься. В уши льется, голова тямит, руки и ноги команду исполняют». Второй отвечает: «Он и по-хранцузски могет – да так, что кони падают вместе с хранцузами». «То италийцы были», – возражает первый. Второй ему: «Все одно – пидоры».
Подпоручик засмеялся. М-да. Кажется, я тут как-то неправильно прогрессорствую.
– Хочу спросить, – продолжил Синицын. – Кто такие пидоры?
– Ну… – смутился я. – Это содомиты по-французски.
– Ага, – кивнул подпоручик. – То-то они взъярились. А кровавая гэбня?
Блин! И вот что ему ответить? С чего меня понесло? Надо быть осторожным в словах, хотя в тот миг об этом меньше всего думалось. От мучительного поиска ответа меня спас близкий топот копыт. Из темноты появился всадник. В свете костра блеснули золотой горжет на груди и аксельбант на плече.
– Господа! – объявил офицер. – Мне нужен капитан Руцкий.
– Это я, – встал я с чурбака. Следом вскочил Синицын.
– Уф! Насилу разыскал, – пожаловался офицер, спешившись. – Темно, войска перемешались. Считай, час брожу. Позвольте представиться, адъютант главнокомандующего, князь Тенишев.
– Присаживайтесь, ваше сиятельство! – предложил Синицын, указывая на чурбак.
– Некогда, – отмахнулся Тенишев, но, подумав, все же сел. Я – следом. – Светлейший послал меня за вами, господин капитан. Хочет видеть.
Это с чего? Да еще целого князя на поиски отрядил? Хотя тех в ставке – как собак нерезаных.
– Я распоряжусь, чтобы господину капитану подготовили лошадь, – сообщил Синицын.
– Шпагу и шляпу генеральские не забудь, – сказал я, подмигнув. Подпоручик кивнул и исчез в темноте.
– Пахом! – позвал я.
Денщик выступил в свет костра.
– Кивер и палаш!
Пахом исчез. Обратно явился почти сразу с обоими предметами в руках. Я надел перевязь, пропустив ремень под эполетом, затем нахлобучил на голову кивер.
– Он у вас испорчен, – заметил Тенишев.
– Француз разрубил саблей сегодня днем, – сказал я. – Другого нет.
– Одолжите у кого-нибудь из офицеров.
– Не стоит, – отказался я.
Князь нахмурился, но возражать не стал, только с неодобрением посмотрел на мой не соответствующий уставу палаш. Плевать. Не объяснять же штабному, что мне нужно явиться перед начальством в самом что ни на есть геройском виде. Хорошо б еще продранный штыком мундир и черное от порохового дыма лицо. Хотя последнее – перебор. Пахом щеткой смахнул с моего мундира приставшие соломинки.