По его словам, помощник дежурного по отделу Бердыев как-то попался на наркотиках, которые он воровал для себя в комнате хранения вещественных доказательств. Поймал его Каримов. После этого Бердыев стал выполнять все поручения Каримова, связанные со слежкой за коллегами. Именно через Бердыева Каримов знал о сотрудниках милиции практически все — кто пьет, кто гуляет и т. д.
Именно Бердыев, воспользовавшись моментом, когда Аскаров вышел из оружейной комнаты, поместил патрон в патронник его пистолета, в результате чего и произошел этот роковой для Аскарова выстрел.
Вот и вчера Бердыев после нашего разговора с Кунаевым позвонил Каримову и передал ему все, что услышал. Каримов послал трех человек, в том числе Мустафу, в дом Кунаева, чтобы те изъяли тайный конверт Кунаева.
— Расих, откуда у тебя эта информация? — удивился я. — Можно ли верить тому, что ты только что сказал?
— Это стопроцентная информация. У нас город маленький, тут трудно скрыть даже такое. У нас не Европа, где люди живут не зная ближайшего соседа. Здесь кругом кланы. А интересы клана — выше интересов отдельных людей. Только такое единство дает возможность казахам выживать в этом мире.
Мы обсудили еще несколько вопросов, представляющих взаимный интерес, и стали прощаться.
— Счастливой вам дороги, — сказал Уразбаев, — не забывайте про Аркалык. Я вам обязательно позвоню, когда приеду в Челны.
Крепко пожав друг другу руки, мы разошлись.
Я вновь зашагал в сторону гостиницы, на ходу составляя план предстоящего разговора с Бердыевым.
А следующим утром вызвал его к себе. Сопровождавшие его оперативники были в курсе дела, и не позволили ему связаться с кем бы то ни было, несмотря на его бурные протесты.
Не привлекая лишнего внимания, Бердыева сразу же доставили ко мне.
— Как живете, Бердыев? — поинтересовался я. — Что-то неважно выглядите, плохо спите? Совесть, наверное, замучила, вот и не дает вам спокойно спать.
Бердыев сухими губами старался что-то произнести.
— Да не смотрите вы на эту люстру! Она пуста, — предупредил я. — Вы еще вчера вытащили микрофон. Кто же кроме вас его установит? Не Каримов ведь! Выходит, все это время вы регулярно подсовывали мне микрофон? Мы здесь с вами один на один, и никто нас не слышит.
Бердыев, словно загнанный зверек, сверкал карими глазками.
— Это полный беспредел, — начал было возмущаться он, — я вообще не понимаю о чем вы говорите!
Я пристально посмотрел на него, давая понять, кто здесь заказывает музыку.
— Я бы на вашем месте, Бердыев, сразу рассказал о том выстреле Аскарова. Я ведь знаю, что это вы подстроили. Могу даже подсказать, кто вам посоветовал это сделать. Вы, наверное, не раз слышали, что сотрудники милиции колются на допросах гораздо быстрее, чем преступники? Просто они приблизительно знают, что их ожидает, и стараются быстрее все рассказать, чем испытывать на себе все методы допроса. Вы тоже не будете исключением. У вас, Бердыев, руки в крови Аскарова и Кунаева. Это вы передали наш ночной разговор, вот поэтому и погиб человек. Не правда ли?
Бердыев побледнел.
— Что, тяжело признаваться? Отлично тебя понимаю, — говорил я, перейдя на «ты». — За две смерти милиционеров — стопроцентная вышка. Даже самый хороший адвокат не поможет.
Последнюю фразу я закончил ударом кулака по столу. Бердыев от неожиданности подскочил и затравленно глянул на меня.
— Я никого не убивал! — закричал он. — Я выполнял то, что мне поручали в КГБ. Это все Каримов! Это он приказывал мне. Вы его здесь должны пытать, а не меня.
— Тише, тише, Бердыев. Я не глухой и все хорошо слышу.
Я налил ему полстакана воды. Он пил большими глотками, в промежутках лязгая зубами о стекло.
— Ответьте мне, Бердыев, когда и при каких обстоятельствах вы стали работать на Каримова? Что он вам приказывал делать? И помните, от вашей искренности будет зависеть ваша жизнь!
Я сидел в кресле и не перебивал. Бердыев еле договорил от душивших его рыданий. Он проклинал тот день, когда его рука в очередной раз потянулась к изъятым накануне наркотикам. Кто мог знать, что Каримов его поймает?
— Ладно, Бердыев, — примирительно сказал я, — вы живете до тех пор, пока молчите. Вы и сами это понимаете. Сейчас вы уйдете и навсегда забудете, что вообще когда-то были здесь. Ясно? И помните, молчание — золото, а для вас — жизнь.
Бердыев судорожно закивал.
— Идите, идите, вы мне больше не нужны, — попрощался я и показал ему на дверь.
Когда он вышел, я достал свой диктофон, перекрутил пленку и включил запись.
Запись оказалась довольно чистой, и я отчетливо слышал каждое слово.
«Надо перезаписать, — решил я. — Убрать ту часть, где звучит мой голос».
Я сунул кассету в карман и направился в кабинет, в котором уже несколько дней сидел Лазарев.
— Разрешите ворваться, товарищ полковник? — уже ворвался я.
— Что, Абрамов, домой? — улыбнулся Лазарев. — Бросаешь здесь старика на произвол судьбы?
— Василий Владимирович! Я смертельно устал в этом Аркалыке. Как Сталин, который здесь срок отбывал. После звонка из Москвы я завел «дембельский» календарь и перечеркиваю каждый день, проведенный здесь. Вы же не можете сказать, что я плохо отработал? Вон, во дворе еще стоят двенадцать «КамАЗов». Итого: двадцать три, которые я вернул в Челны.
— Да брось ты, Абрамов, оправдываться. Как ты работал, я знаю, знает и твое руководство в Татарии, и в Москве. Просто, если по-человечески, мне было легко с тобой. У меня тыл всегда был прикрыт. Даже мое присутствие здесь было необязательным. Я тебе говорил, что никогда не работал на земле, и многие вопросы для меня — темный лес. А ты был лучом света в этом лесу. Не знаю, кого пришлет вместо тебя ГУУР. Хорошо, если сработаемся, как с тобой.
Его слова льстили мне. Было ясно, что Лазарев играет на моем самолюбии. Но я не предпринимал никаких шагов, чтобы остановить этот поток меда.
Я протянул ему копию моей итоговой справки. Он взял ее и принялся читать. Пока он читал, я с интересом наблюдал за его мимикой. Наконец, Лазарев закончил и отложил справку.
— Ну что, Василий Владимирович! Разрешите откланяться, я сейчас в гостиницу, буду потихоньку паковаться. Завтра в шесть утра у меня самолет.
Я вышел от него и с чувством выполненного долга направился на выход.
Ласковое мартовское солнце весело сияло с чистейшего голубого небосвода. Мне тоже было весело.
«Вот и весна пришла, — думал я. — Скоро будет тепло!»
Проходя мимо магазина, я остановился, огляделся и зашел туда.
— Молодой человек, — спросил я у продавца, — у вас магнитофонные пленки не переписывают случайно?
— Какие пленки, катушечные?
Я показал компактную кассету.
— Вон, подойдите к тому парню, — показал он мне на стоявшего рядом с кассой, — поговорите с ним, может, он вам поможет.
Я переписал кассету и зашел на главный городской почтамт. Купил большой конверт, аккуратно протер кассету, поместил ее в пакет и опять оглянулся. Не заметив ничего подозрительного, осторожно достал пакет, переданный мне перед смертью Кунаевым, и приложил его к кассете.
— Девушка, — обратился я к миловидной брюнетке с большими черными глазами. — У меня рука болит, не могу написать адрес. Вы не поможете?
Она взяла ручку и приготовилась писать. Я продиктовал адрес. Девушка писала левой рукой, старательно выводя буквы. Когда до нее дошел смысл слов «Председателю комитета государственной безопасности Казахской ССР», она медленно подняла на меня свои черные ресницы.
— Вы не пугайтесь, — успокоил я и достал из кармана служебное удостоверение.
Она дописала, и я стал заклеивать конверт. Еще раз проверив себя, протер пакет платком, смоченным водкой, бутылку которой специально купил по дороге, и бросил свое послание в большой почтовый ящик.
«Все, Абрамов, дело сделано! Пусть теперь решают те, кто обязан решать».
Я подошел к гостинице и, оглянувшись по привычке, вошел в здание.
Самолет летел на высоте три тысячи метров и постоянно нырял в воздушные ямы. Сидевшая рядом со мной женщина при каждом резком снижении хватала меня за руку, словно я был гарантом ее жизни и мог чем-то помочь. Каждый раз дама, придя в себя, приносила мне извинения, но через минуту-другую действие повторялось.