— Ну-ка, ну-ка, — поторопил его Семенов. — Что дальше-то?
— Не запряг, не понукай, молодой ишшо, важно поставил его на место мордатый лейтенант. — А что дальше? Дальше — тишина. «Матросская».
— Не понял? — насторожился Ванечка.
— А когда я его вел уже по вокзалу в отделение, мне навстречу запыхавшиеся мед — братья в белых халатах. "Извиняйте, товарищ лейтенант, говорят, припоздали к поезду". В том смысле, что это их пациент оказался. Его только на похороны друга отпустили. Но без сопровождающего. Он тихий. Но псих. Так что с вокзала все-таки его обратно в психушку повезли.
— В какую? И вправду в "Матросскую тишину"? — спросил Ванечка.
— А это мне без разницы. Это я так, для обозначения характеру учреждения. Тебе надо, ты его и ищи.
— Да, спасибо, товарищ лейтенант. Очень вы мне помогли.
— Работа такая у нас, всем помогать, — мрачно заметил мордатый лейтенант и, выпив залпом еще один стакан воды натянул на голову фуражку и молча вышел…
Через три часа настырный Ванечка, с благодарностью вспоминая милых девушек из Справочно — информационного центра МВД на Житной, сидел в кабинете директора одной из психиатрических клиник АМН на улице Монтажников дом 45.
— Наш пациент, — приветливо и доброжелательно заметил академик Игорь Викторович Мирнев, лишь бегло взглянув на фотографию. Действительно отпускали его на похороны друга, очень уж он убивался, что не попрощается с товарищем по консерватории. Надеялись, что ему станет лучше. Увы, я ошибся. Ему стало хуже, — будем менять методику.
— Его действительно зовут Вениамин? — на всякий случай спросил Ваня.
— Да, Вениамин Викторович Рутгайзер, холост, немец по национальности, выпускник консерватории, человек безусловно одаренный.
— Я могу ему задать несколько вопросов?
— Боюсь, просто задать вопросы нашему пациенту — не эффективно.
— ?
— Дело в том, что после возвращения его из поездки у него снова развилась глубокая депрессия, мы вынуждены были ввести ему определенные медикаменты, не буду вдаваться в подробности, но он сейчас в совсем обычном состоянии. Он не способен реагировать даже на простые вопросы.
— Что же делать? Я вечерним поездом должен выехать в Рудный. Сергей Иваныч дал мне всего сутки.
— А кто такой Сергей Иваныч?
— О, это очень строгий начальник мой. Лейтенант.
Седой академик и совсем молоденький младший лейтенант с пониманием улыбнулись друг другу.
— Во избежание для Вас наказания со стороны строгого Сергея Иваныча мы пойдем на небольшой риск и проведем запланированный сеанс коррекции не завтра, а сегодня. При Вас. Дело в том, что нами разработаны новейшие методики выявления скрытых тенденций в психике человека, мы можем определить скрытые отношения к самоубийству, наркомании, убийству, изнасилованию…
— Это то, что мне надо, Игорь Викторович. Этот Ваш пациент, честно говоря, подозревается в убийстве и изнасиловании.
— Крайне мало вероятно, молодой человек. Крайне мало вероятно. У меня от нашего скрипача совсем другие впечатления. Но чтобы снять все претензии грозного лейтенанта Деркача, — улыбнулся академик, — я при вас проведу сеанс, Вы его запротоколируете, и мы с Вами подпишем документ, который и ляжет в уголовное дело, подтверждая, что версия с Вениамином Рутгайзером, тупиковая.
… В кабинет два санитара ввели понурого Рутгайзера. Ванечка вздрогнул, увидев прямо перед собой предполагаемого убийцу и насильника.
Молодая симпатичная, но несколько старомодная/прическа «короной», туфли на широком низком каблуке, никакой косметики/ женщина усадила Рутгайзера на стул перед компьютером, на экране мелькали графики, из наушников, надетых на голову пациента, слышалась приятная музыка, сквозь которую прорывались вопросы академика, которые он задавал в микрофон, находясь в соседней комнате. Он спрашивал о разном — о тонкостях скрипичной музыки, о детстве, о друзьях по консерватории, о первой любви. Вопросы касались и готовности пациента совершить неблаговидный поступок, его способности к насилию, его сексуальных пристрастий. Прозвучали и вопросы, связанные с пребыванием пациента в городе Рудном, — с кем встречался, кто активно понравился, а кто нет, не осталось ли о поездке негативных воспоминаний, какой-то тревоги, страха?
Рассматривая картинку на дисплее, академик пояснял Ванечке:
— Это половина нашей работы — диагноз. Вторая половина — коррекция. То есть установка на погашение негативных, асоциальных, криминальных устремлений и наоборот, установка на усиление позитивных желаний.
Вы дали пациенту его любимую музыку, в данном случае это Вивальди, а в музыку заложили вопросы и советы, как мы их называем, «фабулы»
— Это что ж такое? Я имею в виду не Вивальди, это такой итальянский композитор, у нас в ДК ансамбль учителей исполнял. Я про «фабулы».
— Это, как я уже имел честь заметить, своего рода советы. Когда человек душевно болен, его многое тревожит. Мы снимаем эти тревоги. Более того, мы дезавуируем — приказом врача — те страхи, которые волновали нашего пациента еще в детстве. Нет, тут нет ни какой патологии в области секса. В основе болезни Вениамина Рутгайзера — творческая закомплексованность в раннем детстве, возможно, виной тому были некорректные замечания его педагогов, обстановка в семье. Но сексуальной патологии или склонности к насилию нет.
— Так и запишем? Вы абсолютно уверены, профессор??
— Вообще то процедура интенсивной психокоррекции занимает от 1, 5 до 7 часов, — тогда снимается ломка у наркомана, психическая зависимость. И под наркозом мы даем вторым фоном следующую фабулу: выбросить из психики всю накопившуюся в ней гадость, как из грязной губки. А дальше — социальная адаптация, заполнение очистившегося пространства. Впрочем, Вас, похоже, молодой человек эти наши проблемы уже не волнуют. Фактически, я уверен, что пациент Рутгайзер через полгода будет полностью вылечен от шубообразной шизофрении, которую мы пока что ему диагностируем.
— Так он шизофреник?
— А что вы удивляетесь, и Фрейд был шизофреником. Но я его вылечил бы.
— Нет, профессор, семи часов у меня нет. Давайте запротоколируем то, что представляет интерес для дела. Для уголовного дела. И прежде всего, что больной шизофренией пациент Рутгайзер абсолютно точно не мог, находясь на похоронах друга в г. Рудный, убить и изнасиловать девушку. Как Вы говорите, не мог по определению.
— Да, конечно, такую гарантию я дать могу.
— И последнее, стыдливо потупил голубые глаза Ванечка, — нельзя ли все-таки получить, как это у вас называется, вытяжку его мужского семени.
— А, все-таки не доверяете Вы науке, граждане милиционеры…
— Доверяем. Но это, — Ванечка шаловливо улыбнулся, — не для меня, а для товарища Деркача. Чтоб окончательно снять вопрос.
— Ну, если надо окончательно снять, тогда конечно. Мария Ивановна, возьмите из "банка данных" пробы крови и спермы пациента Рутгайзера и выдайте их товарищу, — он взглянул на погоны Семенова, — лейтенанту
— Вот спасибо то, Вы нам столько времени сэкономили!
— И это хорошо, время — это то, что мы особенно не умеем ценить. А так, если что, — милости прошу. Хотя у Вас лично, по моему первому впечатлению, с психикой все в порядке. В коррекции не нуждаетесь.
С вокзала Ванечка позвонил в ГУВД, передал через дежурного по городу: Версия с «патлатым» музыкантом — тупиковая…
11 августа 1998 г. Версия 4. Круги вокруг «Кристалла»
Когда офицеры вышли из кабинета, генерал Тишаев оглядел синими как васильки, правда, в последнее время начавшими выцветать от усталости глазами двух лучших оперативников области:
— Я понимаю, мужики, дел у всех много. Но дело по "Кристаллу", — это для нас как лакмусовая бумажка, помните, в школе уроки химии? Вот… От того, насколько быстро и успешно мы раскроем это дело, зависит репутация смоленской милиции.
— Вы полагаете, товарищ генерал, коли нас в двоих после совещания оставили, что убийство девушки в Рудном и директора музея в Смоленске, на заводе «Кристалл» — звенья одной цепи? — спросил Петруничев.