… На машине — до Смоленска, самолетом до Саранска, поездом до станции Аияшево, там уже ждала машина, которая и доставила до спецучастка пожизненного заключения колонии строгого режима ИТК-31.
Начальник участка подполковник Илья Владимирович Ганиев в ответ на вопрос, на месте ли заключенный Виренеев, только рассмеялся:
— Отсюда ни бежать, ни тебе на свободу по истечении срока выйти. Тут, как говорится, — на всю оставшуюся жизнь.
— Могу я переговорить с Виренеевым?
— Точно так. Вопрос согласован по начальству. Но предупреждаю, контингент у нас специфический. Кровушки у каждого за плечами — океан, выйти на свободу шансов нет, благодаря этому долбаному мораторию казнить их будет нельзя, если они перережут всех до кого руки дотянутся. Так что терять им, говорю, нечего. Могут просто убить, могут взять вас в заложники. Ну, относительно конкретно Виренеева точно ни чего сказать не могу. Действительно, запросил иконки в камеру. Молится, нарушений нет. Но в душу не заглянешь. А душа у него черная.
— А что, были случаи…Или только предположения?
— У нас не было. А в Челябинске двое таких отморозков, к пожизненному приговоренные, убили майора. Теперь у нас сидят. Снова в одной камере. Но уже без прогулок. Контролерам в камеру заходить запрещено. Все контракты через «амбразуру».
Они вышли в длинный тюремный коридор.
— Виренеев от встречи не отказался. Предупрежден. Но и Вы аккуратно. Контролер с оружием будет находиться в коридоре. Вам оружие не положено.
— Это я знаю, — чуть дрогнувшим голосом заверил Семенов.
По обе стороны коридора — металлические двери, на каждой две бирки. Двухместные «номера». Одиночки не положены даже самым крутым.
Остановились у третьей двери.
— Сокамерник Вашего Виренеева только что выведен на прогулку. В порядке исключения — полчаса Вам на беседу. Контролер мешать не будет. Но в случае чего, сразу зовите. Они с виду многие выглядят подавленно, замкнуто, виновато. А внутри — звери. Только палец дай
"Виренеев. Александр Федорович. 1975 г. р., русский. Осужден по ст. 117, 102, 144. Замена высшей меры наказания. Склонен к побегу".
И ниже, неформальный текст, как «памятка» для контролеров:
"Вместе с подельником изнасиловал и убил трех несовершеннолетних девочек".
Посмотрев в дверной глазок, контролер начал отпирать замки. За железной дверью — дверь решетчатая. Заключенный, широко расставив ноги, руки к стене, стоял спиной к Семенову. На спине белый круг и буквы ПЗ пожизненное заключение.
До автоматизма доведенным речитативом Виренеев отбарабанил статьи своих преступлений, сроки заключения под стражу. После чего ему разрешалось повернуться. На груди такой же белый круг и те же буквы.
За спиной захлопнулась дверь, но звука закрывающегося замка Ванечка не услышал.
На запястье Виренеева были предусмотрительно затянуты «браслеты».
Лицо мертвецки бледное. Взгляд потухший. Кажется, сломлен, вне жизни. Но глаза — затравленного волка, загнанного, но не раскаявшегося, или Ванечке показалось? Вся обстановка говорила, кричала о том, что перед ним кровавый преступник, маньяк, признанный, однако, в Институте Сербского вполне вменяемым и способным отвечать за свои деяния.
Вот он тут и «отвечает».
Многие их здешних, сидельцев писали прошения с просьбой расстрелять: пуля в затылок казалась им избавлением от мук, физических и душевных. Виренеев таких прошений не писал.
Многие пытались покончить с собой.
Виренеев таких попыток не предпринимал.
— Здравствуйте, гражданин начальник. Жалоб нет. Спасибо, — проговорил на одной ноте Виренеев, когда ему было разрешено обернутся и сесть.
Не глядя в глаза, сухо откашлялся, в сторону.
В расположении участка для пожизненных бушует чахотка, восемь человек с открытой формой изолировали. Но вариантов содержания тут не много. И уберечься практически невозможно…
Ванечка обвел взглядом камеру. На окнах решетки, но окна открыты. Не жарко, несмотря на теплый август, сухо, чисто. В углу двухъярусная кровать, стол, в другом углу параша, умывальник. Над столом — две полки. На них книги, бумажные иконки. Но чьи — Виренеева, или его сокамерника, — не узнать.
Разговор не клеился. "Так точно" и "никак нет", — как заведенный отвечал Виренеев.
Семенов, заранее оговорив это с контролером, протянул узнику сигарету.
— Спасибо, начальник, — автоматически ответил Виренеев. И вдруг, сверкнув глазами, пошутил:
— Хорошая вещь табак, сокращает жизнь, — «Минздрав» об этом предупреждает.
— Вы помните Вашего подельника Хилтунена?
— Помню, начальник.
— Не знаете, где он?
— Откуда мне знать, начальник?
— Вас тогда задержали, а он пропал, как в воду канул.
— Может, и канул… — косо ухмыльнулся Виренеев. Словно подразумевая, что слухи до него в СИЗО доходили, что, может, действительно отец жертвы выследил Хилтунена, убил и тело утопил. Но что-то в глазах Виренеева выдало его. И Ванечка решил использовать свое последнее средство. Он знал из материалов «дела», что у Виренеева со школьных лет была девушка, которую он любил, — Вера Романова. Взаимностью он никогда не пользовался, а мечтать не запретишь. И он мечтал, что отслужит в армии, вернется, сделает честь по чести предложение, и они поженятся. Вера о его планах ничего не знала, а если бы и знала, так это ничего бы в ее жизни не изменило. Она никогда не любила Виренеева, а лишь «жалела», по ее словам этого медленно соображающего, длиннорукого парня из параллельного класса.
— Все проходит, — глубокомысленно заметил младший лейтенант. И выдержав паузу, как бы ненароком проронил:
— И любовь, и дружба. А вера в человека остается.
Виренеев молчал, тупо глядя в пол камеры.
— Вот, скажем, Ваша знакомая — Верочка Романова.
— Виренеев молчал.
— Я встречался с ней перед тем, как лететь сюда. Она много хорошего про Вас рассказывала. Как Вы ее однажды от хулиганов спасли, как Вы хорошо рисовали и чертили в школьные годы. Она так и не поверила в то, что Вы могли убить и изнасиловать трех девочек.
— Так это не я, — хрипло вырвалось из горла Виренеева. — Это он.
— Кто он? Хилтунен?
— Да…
— А Вы что же, за ноги держали?
— Нет… Я тоже… Во мне злость такая была на всех девчонок… за то… За то, что… Ну, в общем, была. Мы тогда в лапту играли… Ей было лет14…
— Кому, Вере Романовой?
— Да… Такая красивая. И когда наша команда выиграла, она меня поцеловала…В щеку… А потом… Потом замуж вышла, пока я в армии бы/л.
— Она Вам что-то обещала? Обещала дождаться?
— Нет. Но все равно. Такая ненависть была, такая… А все же… Руку на жизнь я не поднимал. Это он, Хилтунен.
— Медэкспертиза доказала, что Ваша сперма тоже там была.
— Ну, я ж говорю… Насильничал. Но не убивал. Это он.
— Вот как получается: он убивал, а к пожизненному Вас приговорили.
— Да…
— Несправедливо, выходит. Вы писали кассацию с просьбой о пересмотре дела?
— Нет, зачем… Я здесь по заслугам…
— А Хилтунен?
— А что Хилтунен. Ему повезло.
— В чем же? Если считать, что его убил отец одной из жертв и утопил…
— Повезло… — тупо твердил Виренеев.
— Институт им. Сербского признал Вас вменяемым. Значит, Вы долины понимать суть происшедшего…
— Я и понимаю.
— Да ни хрена Вы не понимаете. Я не верю в смерть Хилтунена. Скорее всего, он просто спрятался.
Виренеев резко поднял голову, из-под бровей зыркнул глазами.
— А пока Вы тут демонстрируете ложно понятую честь, бандитское товарищество, в городе Рудный опять убиты м изнасилованы две молодые девушки.
— Когда?
— В начале месяца…
— Так я здесь уж год почти.
— Я не про Вас. Хилтунен — то, возможно, на свободе…
Виренеев молчал.
— А Верочка мне сказала: не верю, что это мог сделать Саша. Не такой он человек. Скорее всего, — сказала Верочка, — Хилтунен его заставил. И преступление совершить, и уж точно — взять вину всю на себя…