— Пойдем отсюда, — предложил я, бросив последний взгляд на пещеру. — Как думаешь, что произошло после того, как Тито покинул это место и нацисты вошли в город? — спросил я Рашида. Но он уже спускался по ступенькам. Я не рассчитывал получить ответ. Да он мне и не был нужен.
Льежска Жупица, родина моего отца, оказалась даже не селом, а маленькой деревушкой. Несколько домов, разбросанных по горному склону. Ни центральной площади, ни главной улицы с магазинами. Ни мечети.
Рашид остановился около узкой тропы, ведущей к одному из домов, из трубы которого валил дым.
— Что дальше? — спросил он.
Я вышел из машины, чувствуя прилив сил.
— Думаю, нужно осмотреться.
Пейзаж поражал красотой. Тяжелые облака, клубясь, быстро проплывали в небе, заслоняя солнце. От этого зрелища захватывало дух. Бесформенные тени скользили по земле. Все покрывал снег, даже обвитые колючей проволокой заборы сверкали под ледяной коркой. Над нами на холме высился сосновый лес, ветви деревьев клонились к земле под тяжестью снега, как будто в ожидании Рождества. А внизу, в долине, маленькое озеро быстро меняло цвет, становясь то синевато-серым, когда набегали облака, то вспыхивая алмазно-голубым, когда на него падали солнечные лучи.
— Разве это не великолепно, Рашид?
— Где люди? — понизил он голос. — И где животные?
Мы поднялись по тропе. Дверь в небольшой дом была приоткрыта. Рашид произнес несколько слов на хорватском, но ему никто не ответил. Мы постучали. По-прежнему никакого ответа. Все ставни закрыты. В доме темно, только солнце светило нам в спины. Войдя, мы встали по обе стороны двери и немного подождали, пока наши глаза не привыкли к темноте, затем пошли медленно, стараясь понять, что это за место. Я инстинктивно потянулся за пистолетом и очень пожалел, что у меня его нет. Я видел, как Рашид встряхнул правую руку, чтобы снять напряжение, потом расстегнул куртку и завел руку за спину.
Две комнаты и кухня. Маленькое жилище для простых людей. Все имущество исчезло. Сервант раскрыт и пуст, а то, что не удалось унести, разбито. Стены голые, пара фотографий в рамках валяются на полу — пожелтевшие фотографии старых людей с преисполненными чувством собственного достоинства лицами. По комнате, словно разметанные ветром листья, разбросаны обрывки бумаг. В углу — пара бутылок со сливовицей. И никаких признаков жизни или смерти. Огонь в печи почти погас. Рашид посмотрел на обгоревшие бумаги.
— Документы, — заметил он. — Думаю, что договора.
Выйдя на свет, я испытал облегчение. Но красота окружающего пейзажа больше меня не трогала.
— Где животные? — спросил Рашид. Теперь этот вопрос возник и у меня.
В нескольких сотнях ярдов от нас я увидел дымок, который поднимался из трубы другого дома и стелился над лесом. Пока мы шли к нему, утопая по колено в покрытых коркой льда сугробах, Рашид заметил трех мертвых коров. Они лежали в поле и уже начали разлагаться. Их пристрелили из автомата и оставили гнить здесь.
В доме кто-то скрывался. Дверь заперта и закрыта на засов. Я постучал. Рашид стал кричать в окно. Никто не ответил. Я снова постучал в дверь и ставни.
— Выходите! Не бойтесь! Мы просто хотим поговорить!
Но никто не ответил. Они не собирались разговаривать с нами.
— Просто не верится, Рашид! Я столько всего пережил, чтобы добраться до этого места!
Он пошел вверх по холму, к лесу. Я последовал за ним. Пару раз оглядывался, чтобы проверить, не следит ли кто-нибудь за нами из окон. Но ставни по-прежнему были закрыты. Рашид даже не оглянулся.
Вскоре я понял, куда мы направлялись. Около леса снег лежал странными маленькими сугробами, и, приблизившись к ним, я увидел, что это кладбище. Некоторые надгробия сделаны из камня, другие — из дерева. Все очень скромные. Никаких памятников, мавзолеев и крестов. Кое-где — фотографии умерших. Рашид начал расчищать снег с одного из надгробий, затем — с другого. Я делал то же самое, читая имена, иногда всматриваясь в лица. Фотографии крестьян в нарядной одежде; фотография юной невесты на могиле старой женщины; фотографии детей, которые никогда не вырастут. Здесь лежали целые поколения. Но ни на одной из могил я не нашел фамилии Куртовиц.
— Смотри, — показал Рашид.
В углу кладбища слой снега был совсем тонким, и из-под него виднелась земля. Там стояло с полдюжины деревянных табличек с именами. Последние установили дня два назад. Остальным было около недели.
— Могилы мусульман, — объяснил Рашид, — в них только мусульмане.
— Что здесь произошло?
— Я же говорил тебе, Курт. Скоро начнется война. Люди готовятся к ней. Избавляются от врагов.
— Кто это сделал?
— Сербы. Возможно, хорваты. Они расчищают себе дорогу.
— Но что они сделали им?
— Они не сербы. И не хорваты. И они — мусульмане. — Он нагнулся и аккуратно расчистил снег с последней таблички. — Помнишь, что я говорил тебе, Курт? О справедливости? За нее нужно бороться.
Я ничего не ответил, только подумал: «Черт с тобой, Рашид. Черт с твоей справедливостью. Я проехал полмира, чтобы отыскать это место, которое не имело ко мне никакого отношения. Я мечтал узнать о том, кто я, где мои корни, но нашел лишь запустение. А Рашид опять говорит о своей войне, хотя это даже и не его война, и все время повторяет: „Я же тебе говорил“. К черту твою войну. К черту твою справедливость. И тебя тоже». Но я ничего не сказал ему, только пошел на край кладбища и посмотрел на долину внизу.
— У нас посетители, — заявил Рашид.
Из леса к нам направлялись мужчина и мальчик. Ребенку было лет восемь, но он шел впереди, а мужчина с худым, заросшим косматой бородой лицом и широко, невинно раскрытыми глазами держал ребенка за руку, как будто полностью от него зависел. Они показались мне странными. Как и все вокруг.
Рашид поприветствовал их, и мальчик ему ответил. Вскоре они разговорились.
— Что случилось? — спросил я через пару минут, но Рашид знаком показал мне молчать и продолжил беседовать с мальчиком. Наконец он повернулся ко мне.
— Мальчик не хочет говорить, что здесь случилось.
Он снова заговорил с ребенком. Я слышал, как он произнес слово «Куртовиц». Мальчик отрицательно покачал головой.
— А как насчет мужчины? — перебил я Рашида. — Узнай, может, он что-то слышал о моей семье.
С мужчиной было не все в порядке. Мальчик снова заговорил.
— Он глухонемой, — перевел Рашид.
— Рашид, ради Бога, спроси, может, он помнит хоть кого-нибудь по фамилии Куртовиц в этой деревне? Или в соседней?
Мальчик выслушал его, потом обратился к мужчине на языке жестов. Они не были похожи на те, которыми пользуются сурдопереводчики в теленовостях. Мальчик показывал жесты очень медленно, иногда касаясь руки мужчины, будто своей собственной. Тот едва реагировал на прикосновения. Мне казалось, что у него проблемы и со зрением. Наконец он покачал головой.
— Здесь нет никого с фамилией Куртовиц. Но знаешь, Курт, твой отец уехал отсюда более сорока лет назад. Возможно, с его семьей что-то случилось. Ты же не знаешь. И эти люди скорее всего не смогут нам помочь.
Я пытался сосредоточиться, но мысли путались. Может, это не та деревня? Нет. Мы не могли ошибиться. Я даже не знал, кого именно ищу здесь. Людей с фамилией Куртовиц. Это так просто. Кто-то должен знать. Но кто?
— Что здесь произошло? — Я указал на новые могилы. — Может, они расскажут?
— Мне кажется, мальчик не хочет об этом говорить.
— Пусть спросит мужчину.
Как только глухонемой стал понимать суть вопроса, в его глазах блеснула надежда. Меня это удивило. Он начал быстро жестикулировать, а потом замер в полной растерянности.
— Мне кажется, среди этих людей находились его родные, — сказал Рашид, слушая мальчика, — двоюродные сестры... — Он снова послушал мальчика. — Дядя. Брат... подожди... Брат и его дети — сын и дочь.