Какая-то темноволосая женщина с покрасневшими глазами с конторской коробкой в руках проходит сквозь стеклянные двери, ведущие из главного помещения редакции в приемную. Ее наряд, стоптанные туфли и конский хвост, перехваченный резинкой, говорят о том, что она не местная. И по ее бледному несчастному лицу я догадываюсь, кто она.
— Простите, вы сестра Беверли Грант?
Лорен говорила, что она должна прийти.
Ее опухшие глаза раскрываются от испуга.
— Да. А вы кто?
— Я здесь работаю. Познакомилась с Беверли совсем недавно. Мне очень, очень жаль.
Открывается лифт, следующий вниз.
— Спасибо, — механически отвечает она, входя в него.
Я следую за ней.
— Ты меня не поняла, Кейт, — слышу я вдогонку голос Феликса.
Когда закрываются двери, я шепчу:
— На прошлой неделе Беверли сообщила мне о некоторых вещах, о которых, может быть, вам следует знать.
Хотя я в этом сильно сомневаюсь — вряд ли она пойдет в полицию заявлять, что ее сестра заранее знала, что будет убита вампирами.
Женщина хватает меня за руку. Слезы льются у нее из глаз.
— Проводите меня до машины, — просит она дрожащим голосом. — Мне трудно говорить здесь.
Я снова выныриваю на задыхающуюся от жары улицу, беспокоясь, как бы кто-нибудь не увидел меня вместе с сестрой Беверли. К счастью, она припарковалась в гараже недалеко от «Олдем». Я следую за ней по пандусу.
— Так вы дружили с Беверли? — говорит она. — У меня сложилось впечатление, что у нее не было друзей на работе.
— Да уж, — с сочувствием вздыхаю я. — Коллективчик еще тот. Нас с Беверли как раз и объединила эта тема на вечеринке на прошлой неделе. Кстати, меня зовут Кейт. Она подает мне руку, мягкую и теплую:
— Линда. Вы не относитесь к высшему обществу, как все остальные здесь? — спрашивает она.
— Нет. Мой отец производит и продает футболки, чтобы заработать на кусок хлеба.
— Они и в самом деле такие порочные, как считала Беверли? — спрашивает она.
— Я здесь недавно, — увиливаю я. — Ау Беверли были некоторые… теории насчет ее коллег. Она не говорила вам об этом?
— Говорила.
Я не хочу первой произносить слово на букву «в». Кажется, Линда понимает причины моей нерешительности.
— Она считала, что некоторые из сотрудников и прежде всего главный редактор — вампиры. Настоящие вампиры, а не какие-то там редакционные кровопийцы. — Линда горько улыбается. — Она обладала самым богатым воображением в нашей семье. Была немного «с приветом», но очень добрая. — Ее глаза снова наполняются слезами.
Наверное, она действительно была доброй и милой, когда не напивалась, не злилась и не опасалась за свою жизнь.
— Мне она говорила то же самое. Вы верите в это?
— Конечно, нет, — отвечает Линда. — Хотя теперь…
— Вот и я тоже. Извините, если это будет слишком для вас, но как раз в тот вечер, когда мы познакомились, Беверли боялась, что может произойти нечто подобное.
Линда пару раз глубоко вздыхает. Интересно, как держатся ее родители и остальные члены семьи Беверли…
— Я ей не поверила, — шепчу я.
— Никто не верил, — замечает Линда. — Беверли месяцами несла эту чушь. Ей казалось, что «они» следят за ней, преследуют ее. А мы думали, что она шутит. Я бы и сейчас продолжала так считать, если бы не обнаружила вот это. — Линда шарит в своей сумке и вынимает сотовый телефон.
Меня охватывает ужас — я догадываюсь, что она сейчас скажет. — Она получала странные сообщения.
Мои руки трясутся, когда я беру телефон и открываю первое сообщение: «Лучше приведи себя в порядок. Внизу тебя ждет компания. — Н.».
Дрожа от страха, читаю следующее: «Поздравляю, ты в списке! Чтобы поприсутствовать на такой вечеринке, не жалко и жизнь отдать. — Н.».
И последнее: «Доброй ночи. Чур, не спать. Не давай себя кусать. — Н.».
— Хочу разобрать ее рабочий стол, — говорит Линда, может, еще что-нибудь найду.
— А что уже нашли?
— Справочник для писателей и редакторов, словарь и коробку красных карандашей. Но это не похоже на Беверли — в ее комнате никогда не бывало такого порядка. Дома ее ящики были забиты чесноком, а память компьютера — оккультными веб-страницами. Мы евреи, но она повесила на дверь своей спальни распятие.