Женщина молчала, Марьяна нервно почесывала бедро и ждала.
— Давид мне никогда не верил, — наконец упавшим голосом сказала мадам Сигу.
— Я вам поверю. Говорите.
— Я пыталась отговорить его от возвращения на остров, но он такой… упрямый.
— Расскажите мне все. Я смогу защитить вашего сына.
Горький смешок.
— Как?.. Это невозможно. Вы не знаете Шастелли, это страшные люди… Они ни перед чем не остановятся.
— Насколько я успела узнать Давида, он ни в чем не уступает отцу.
— Вы не понимаете!.. — неожиданно вспылила мадам Сигу. — Давид не такой!.. Он никогда не станет одним из них!.. Этих выродков!..
Марьяна нахмурилась.
— Вы о чем?
— Мой сын — человек!.. — раздельно выговорила мадам Сигу и бросила трубку.
Разговор с матерью Давида еще больше запутал Марьяну. Кроме того, у нее слипались глаза, сказывалась усталость, недосып и запоздалое действие лекарственных препаратов. Она сползла с крыши, смотала провод, забралась обратно на чердак через слуховое окно, намереваясь унести с собой спутниковый терминал и скрыть следы своего присутствия, но сон сморил ее в самый неподходящий момент.
Это больше походило на кошмар, из которого силишься вырваться, но не получается. Марьяна слышала шелест листвы, чьи-то крадущиеся шаги. Ее измученное сознание рисовало горящие красным огнем глаза и некое подобие собаки Баскервилей, рыскающей в саду. Марьяна ворочалась, но не могла проснуться. Что-то тяжело хлопнуло, потом послышались слова, слишком тихие, удары кирки, слишком громкие. Марьяна все глубже погружалась в реальность сна и видела в ней сундук с золотыми пиастрами, который пытался забрать скелет одноглазого пирата с крюком вместо руки. Скелет замахнулся крюком и ударил по бутылке вина, которая со страшным треском лопнула, извергая густую кровь. Та залила собой все пространство, занавес опустился, аплодисменты стихли, и наконец-то наступила блаженная тишина.
ГЛАВА 12
Кровь запеклась на ее волосах и окропила камни. Давид оцепенело стоял возле зияющего провала, точно зная, что Касьенн мертва. Живой так не лежит: нелепо распластав руки и ноги, словно в попытке выбраться из разрытой могилы.
— Где она?!? Где? — донеслось снаружи. — Пустите меня к ней!
Давид вышел из ступора, бросаясь вон из церкви и перехватывая Огюста за плечи.
— Тебе не надо на нее смотреть, не стоит.
— Я не верю тебе! — зарычал Огюст и с неожиданной для такого рыхлого человека силой оттолкнул его в сторону. — Касьенн!!!
Он сделал два шага внутрь и застыл, ошеломленный страшным зрелищем.
— Боже мой… Нет… — он рухнул на колени и закрыл лицо ладонями.
Давид сжал кулаки. Верная Бернадетт перекрестилась, старик Шастелли стоял недвижимым каменным изваянием. Марьяны нигде не было видно.
— Я вызову полицию, — сказал Давид.
— Нет, — тяжело уронил старик.
— Это убийство. Вы что, не видите? Кто-то вскрыл могильные плиты в церкви и убил Касьенн! Вы собираетесь просто закрыть на это глаза? — не поверил своим ушам Давид.
— Отсюда никто не уйдет, — ответил старик, снимая с плеча ружье. — Бернадетт, позвони капитану Мондиелли, пусть приедет. После выдерни телефонный провод, запри дверь кабинета и принеси мне ключ.
Давид похолодел. Только этого не хватало.
— Я не собираюсь… — начал он.
— Где твоя подружка? — перебил его старик.
— Она не ночевала у себя в комнате, — подала голос Бернадетт. — Постель даже не расстелена.
В голове Давида, словно набатный колокол, звучали слова матери, которые разбудили его этим утром и заставили примчаться в дом Шастелли. Кто такая Марьяна Стожар? Действительно, кто?.. Неужели убийца?
Под дулом ружья Давид опустился на стул в кухне и положил руки на стол. Мужчина был предельно собран. Хотя его планы полетели ко всем чертям, сейчас его волновало другое. Он не хотел, чтобы Марьяна оказалась убийцей, но не представлял, кто еще это мог быть. Огюст на такое не способен, старик — вполне, но какой у него мотив? Зато мотив самой Марьяны был настолько очевиден, что оставалось только скрипеть зубами от злости. Неужели она так хотела вскрыть семейный склеп Шастелли, что не остановилась перед убийством?.. Но как бы она успела все провернуть? Или подготовилась заранее?
Раздался какой-то шум с лестницы, кажется, охнула Бернадетт, что-то загремело. Сидевший рядом с Давидом Огюст даже не поднял головы, он уставился в одну точку и слегка раскачивался из стороны в сторону.