По окнам ударил ветер, хлопнули ставни. Ада глубже утопила руки в карманах толстовки. Отопление в доме было отключено, и температура стояла такая же как на улице.
— Поверить и правда сложно. Кто твой отец?
— Не знаю! Мама… — на слове «мама» голос у девчонки сел, а затем налился злостью. — А если бы и знала, не твоё дело! И вообще!.. Я кое-чего не понимаю! Если Дом навёл реальных Линчевателей, значит, они покрывают убийства своих? Зачем? Это же у вас самый жуткий греховный грех, за который всех причастных либо вырежут, либо надолго сделают неприкасаемыми!
Давиде посуровел.
— Не знаю, Аделина. Слишком много переменных. Нужно копать. Так или иначе, твоё желание исполняется: меня тоже занимает бизнес Стефана Дрейка. Но раз ты без справки, начнём с другого конца!
Девчонка покинула жилище Марты Свон, которая, судя по вещам, не планировала исчезать, однако исчезла. Со второго этажа спустилась Нэнс, слышавшая весь разговор.
— Я взломала телефон Джеффри.
— Оу!
— Восемь необычных сообщений с неизвестного номера: цифры и буквенный шифр. Мне кажется, это координаты.
— Замечательно. А как тебе байка? Поняла, зачем ей Дрейк?
— Он, похоже, ведёт бизнес или с бриттами, или с конкистадорами. Если так, она собирается через него утопить весь клан. Если нет — заманивает тебя в ловушку.
— Ты за первое или за второе?
— За второе.
Дав кивнул, осушая бокал с ИК. У него вырисовывался план.
Российская конфедерация, три года назад
Дядю Геру под нелепым гримом Аделина опознаёт сразу. В малюсенькой комнате, которую ей выделили во французском посольстве его фигура выглядит особенно внушительно.
Лина вскакивает, чтобы обнять мужчину, но по позе понимает, что это лишнее. Говорит единственное возможное:
— Мы не сделали ничего плохого.
Мы — это Лина, Паша и Кирилл. Она с филфака, они с журналистики. Делали втроём скромную студенческую газету.
Дядя Гера, Герман Азаматович, поджимает губы.
— Вы впутались в конфликт с милицией. Я ещё понимаю эти молокососы, но твоя-то голова где была?! Мать так ничему и не научила?
От обиды и несправедливости выступают слёзы.
— Они побили наших однокурсников! Лиду! Лида неделю в больнице провела!
— Не хрен было выходить на идиотский пикет! — Герман говорит тихо, но жёстко, — А уж вышли, так расползлись бы, когда попросили!
— Дя… Герман Азаматович, это же незаконно! Мы просто пытались привлечь внимание к незаконным действиям!
Он качает головой.
— Всё хочешь героиней быть… Испортила тебя Маша!
Пашу и Кирилла арестовали несколько дней назад и нашли у них вещи, которыми те никогда не баловались. Аделину не застали дома по счастливой случайности, соседи предупредили. В посольство европейской страны посоветовал идти именно дядя Гера, друг матери, всю жизнь в неё влюблённый. Несколько дней Лина сидела здесь, искренне не понимая, что происходит, и почему на них вдруг свалилась эта беда. И почему многочисленные мамины знакомые — военные, охотники, профессора — молчат.
Мужчина вдруг сгребает её широкой лапой, притягивая ближе и шепча на грани восприятия:
— Слушай внимательно, малышка. Французы дали заднюю, они тебя сдадут. В России подсобить никто не сможет, на твой счёт особые указания, — вздох. — Это неофициальная информация, но идёт чистка модификантов, — снова вздох, пауза, на лбу полковника выступает пот. — Ты не выживешь, — «Часть её не выживет». — Завтра к тебе другие придут с предложением. Соглашайся. Не торгуйся. Вывезут, документы оформят — тогда и поторгуешься. Я… сделал, что смог.
У Ады подкашиваются ноги, она опускается на одинокий табурет.
— Но я же не виновата! Я хочу служить своей стране! Она специально меня такой сделала!
— Нет! — рявкает дядя Гера. — Мать тебя такой сделала! Это был её выбор! До последнего прятала беременность, до последнего лгала! И использовала свой авторитет, чтоб на твои причуды смотрели сквозь пальцы! Но её больше нет!
Странно видеть, как взрослый мужик сдерживает рыдания. Он порывисто обнимает Аделину и уходит.
На следующий день её в чемодане перемещают в посольство США, благо она миниатюрная. Никто ни о чём не спрашивает, сделки заключаются за спиной, а полукровку ставят перед фактом. Просто так РК отпустить предательницу не может, продавливает одно условие: отказаться от доставшихся по наследству авторских прав. Прав на работы профессора антропологии, преподавателя, специалиста по вампирам и просто великой женщины Марии Лисач. С именем и фамилией Аделина расстаётся позже.
***
«Инфинити» вылетела на дорогу возле Дома вампиров и затормозила перед толпой журналистов, визжа покрышками. Давиде вышел, даже не пробуя удобоваримо припарковаться, подставляясь вспышкам камер. Толпа загудела, приветствуя знакомое лицо. Несколько секунд Дав ненавязчиво позировал, а затем пронёсся мимо людей и техники прямо ко входу. Охранник не имел права его не пустить.
Пролёт, коридор, конференц-зал. Набившиеся в комнате репортёры узнавали его и расступались, перешёптываясь. Моментально оценив обстановку, Лиззи подала знак одному из бриттов на побегушках, и тот принёс Давиде стул, поставив его рядом с выступавшим Альбертом. Альберт, кряхтя, подвинулся, подарил Гвидиче тяжёлый взгляд, и выдал:
— Ну наконец-то! Мы уж решили, синьор не почтит нас присутствием!
— Прошу простить, задержали дела, — сказал Давиде не столько Альберту, сколько публике. Им-то двоим было ясно, что итальянца никто не звал. Но выгнать его сейчас означало запустить волну обсуждений о вражде между кланами и привлечь к бриттам ещё больше внимания.
Старик уже наверняка высказался, но Давиде это не волновало. Он запускал своё шоу.
— Меня зовут Давиде Гвидиче, я представитель графа Миссури. Во-первых, хочу сказать спасибо всем, кто пришёл, чтобы осветить события. И всем, кто следит и будет следить за расследованием. Нам важно людское неравнодушие.
Это была обязательная часть, подкормка и поглаживания.
— Во-вторых, обращусь к подонкам, которые это сделали, — пристальный взгляд в глазок камеры. — Ничего не получится! Я знаю, каковы ваши цели: вы думаете, будто ведёте общество к расколу, думаете, мы обозлимся и снова накинемся друг на друга как дикари! Возомнили себя демиургами! Но на деле вы не демиурги, а психически неуравновешенные маньяки, и это очевидно каждому, кто видел ваше больное кино! Отнюдь не вампир монстр на той записи! И вас достанут! Достанут и передадут полиции, как это и должно быть по закону! — указательный палец упёрся в стол, глаза пылали праведным гневом. Давиде снизил градус эмоций и посмотрел уже на журналистов, а не на аппаратуру. — Мне более пятиста лет. Главное, что я усвоил за века: сотрудничать лучше, чем воевать. Это простая истина, человечество приходит к ней раз за разом. Каждый отказ от агрессии, каждый шаг к сближению, а не к разделению лишь укрепляет цивилизацию. Как ожесточённо европейские державы сражались между собой! Как боялись потерять колонии! И что же, где мы с вами сейчас? В бывшей колонии, неизменно вырывающейся вперёд! Через океан от Объединённой европы! Злопыхатели твердят, что принятие вампиров — конец истории США, но это не так. Мы докажем миру, что умеем жить вместе, вместе отвечать на вызовы, и не поддадимся попыткам натравить найфо и людей друг на друга!
Раздались хлопки. Дав не стал отвлекаться.
—…А пока вынужден предостеречь всех вампиров Америки — не только Миссури! — и попросить заботиться о своей безопасности. Мы мало знаем о банде, они могут быть гастролёрами и перемещаться из штата в штат. Будьте осторожны, не ходите поодиночке и обращайтесь за помощью в Дома. Мы для того их и создали, чтобы любой найф знал, что может рассчитывать не только на себя!
Умолкнув, Давиде чуть сменил позу, дабы свет на лицо падал более выигрышно. Заодно зрители рассмотрят серёжку и подвеску-крест из магазина масс-маркета, бликующую между половинками полурасстёгнутой рубашки. Если он произвёл правильное впечатление, завтра бижутерию сметут на всех доступных площадках.