К тому времени, как солнце над головами встало высоко, мама ушла на бабьи сборы. У одной на Роды ребёнок родился не совсем нормальным. Сам худой, живот большой и плачет постоянно. Вот матёрая и решила переродить его в Матери Сырой Земле. Для этого весь бабняк и собирался. Зорьке очень хотелось на это действо посмотреть, слухи о перерождении ходили по баймаку с самой Троицы. Не часто такое делалось. Любопытно было «до не могу», но мама не пустила. Надо было готовить на всю семью чистую, а малышне и новую одежду. Доставать из закромов, собирать и укладывать. Это был день смены белья. Посикухи достигшие шести, семи лет от роду, переходили в разряд пацанов и кутырок, но в их семье посикухи были маленькие и им переход ещё не светил. Они и на следующий год уходили в посикухи. А вот маме, Зорьке и Милёшке в реку лезть придётся. От одной этой мысли её аж передёрнуло. Зорька второй день седмицы, который так и называли Купальным, не нравился. Скучный день. Одно слово детский. Вот перерождение в Матери Сырой Земле она никогда не видела, поэтому было жутко интересно, как это грудничка в землю закапывают, а после вынимают уже здоровым, заново родившимся? А то, что каждый год делается — тоска зелёная. Ну выйдут все на реку, на берегу новые рубахи разложат аккуратно. С нудными песнями попрутся в холодную воду, разденутся там до гола, да старые рубахи по течению пустят. Зорька почему-то не очень верила в то, что эта одежда по реке к Дедам уплывает. Хотя… Говорят, ни конца, ни края у этой реки нет. Она, конечно, так далеко не проверяла, но даже взрослые меж собой на полном серьёзе гуторили, что проще помирашкой стать и в Дедах оказаться, чем по реке в плавь до них добираться. Может и правда. Затем все, от шестилетних посикух до самой древней вековухи, которой в их роду была Дануха, голышом выходят из реки и одевают новые рубахи. Для всех это действо рутинное, кроме посикух шестилетних. Маленькие девки впервые в жизни одевают не пасикушную одежду, а настоящие, хоть и маленького размера, но бабьи рубахи. С этого момента они становятся кутырками, самыми малыми — девченятами. Мамы заплетают им первую косу, прокалывают уши и вставляют первое девичье украшение из гусиного пуха. Зорька сама до сих пор предпочитает такие «пушки» в ушах. Они ей очень идут. Другие, конечно, тоже пробовала, но другие, не очень ей пришлись по вкусу. Из украшений только бусы носила из мелкой речной ракушки, да браслеты змеиные на руках. Да в общем-то и всё. Особенно украшать себя было нечем, да и в отличие от той же Краснушки, не очень-то и любила это дело. Вот Краснушка та да. Всякую дрянь на себя цепляла. И в уши, и на шею, и на руки с ногами, да всего побольше, да в разномасть. А коли рожу ещё красками распишет, вообще хоть стой, хоть падай в обморок от пестроты да ряби в глазах. Кстати, Краснушкой её прозвали как раз за охровую роспись, уж больно она её любила. Иной раз распишет себя так, что нежити не надо, всех своей красной мордой на смерь перепугает, за что её мама Москуха от бабняка не раз взбучку получала. Да, в бабняке не забалуешь. Какой бы ты себя взрослой не считала, а пока ярицей не станешь за твой внешний вид перед бабняком мама отвечает.
Сама Зорька ярицей стала только по зиме. Вспомнила она сейчас и о том, как маму донимала «когда кровить начну, да, когда начну кровить». На что мама всегда отшучивалась:
— Жри нормально, да скачи помене, мож тогда вес и наберёшь.
— Я чё жирна должна стать, как Малхушка чё ли? — окрысилась тогда Зорька, — Не хочу я таку жопу отращивать. Причём тут вес?
— А при том. Природа не дура. Прежде чем детей рожать ты должна сама из детей вырасти. Так уж мы бабы устроены, что в первую очередь для этого должна жопа вырасти.
— Фу, мама. А мож как-нибудь без неё?
— Не-а. Вес, конечно, можно набрать костями да мясом, а всё равно рожать без жопы ну никак. Жопна кость не разойдётся ни ребёночку света не видать, ни тебе боле света белого не зреть.
А как перед Волчьими Свадьбами кровя замазала, так весь бабняк поздравлять припёрся. Пьянку закатили, рождение ярицы отмечали. Зорька тогда ещё подумала, ну, что бабы за народ, по любому поводу повод найдут, чтоб загулять, да напиться с веселухой. Мяса в дом нанесли столько, что они потом, целую седмицу им только питались, аж до тошноты и отвращения наелась. Рубаху с кровавым пятном с неё стянули, Дануха лично её долго рассматривала, с кем-то из очага перешёптывалась. Потом своими грязными, засаленными ручищами ей меж ног залезла, да испачканные пальцы вынюхивала. Дальше Зорька смутно помнила, что было. Помнила, что пьяные бабы плясать её на этой рубахе заставили, помнила, что стирали её и мама воду куда-то выносила, да ещё так торжественно, а в конце концов, Дануха затащила Зорьку в баню, заставила подмыться, рассказав, как это надо делать и закрыла её на всю ночь со словами:
— Ну ладноть, молодися, девка.
Вышла и закрыла Зорьку снаружи, завязав чем-то входную шкуру, чтоб не вылезла. Ох, сколько страху она тогда натерпелась ночью. Лучше не вспоминать…
А в Купалу после девичьего купания начинались пацанские забавы, которые Зорька откровенно считала тупыми. Посикухам мужицкого полу шести, семи лет, мамы давали высушенную пуповину, завязанную на узел. Ту, что резали им ещё при родах. Тогда же и завязывали. И вот посикухи теперь должны были развязать этот узел. Вот и всё. Узел-то простецкий, любая девка — посикуха ещё в пять лет его бы развязала, а эти пыжатся, репы чешут. Кто с узлом справляется, того сам артельный атаман поздравляет, какие-то погремушки дарит, кличку даёт. Кстати, кутыркам тоже клички после купания давали с уменьшительно-ласкательными суффиксами. Кто с узлом не справляется, отправляют дальше посикушничать, до следующего года. Прошедших испытание атаман нарекал разумными, сметливыми и говорил, что теперь они становились человеками. А девки что? Не люди что ли? Зорьку всегда бесило это мероприятие, поэтому она на них никогда и не ходила. Но кроме этого была ещё одна причина по которой Зорька терпеть не могла эти мужицкие тупые сборища. Причина эта была в самом атамане. Этого старого хрена она на дух не переваливала и вместе с тем до мокрых ляжек боялась. Он уж года два, наверное, зыркал на неё своими масляными глазками. Всё ждал не дождался, когда Зорька созреет. И на предстоящий Крес[32] она бы уже точно под него угодила, не отвертелась бы. Атаман всегда и на Крес и на Кокуй[33] только молодух выбирал или как будто они его, отгрызи ему волчок, да по самы яйца. Зорьку аж передёрнуло от воспоминаний о нём. Какая мерзость эти вековые мужики. В общем не нравился ей Купальный день и всё тут. А вот третий день, что Яром кликали, другое дело. С этого дня начинался их праздник. Главным в этот день, а вернее в ночь, был особый костёр. Огонь для него добывался руками, вернее сухими деревяшками. Этим колдовством занимался исключительно родовой колдун Данава. Костёр устраивался на Красной Горке и зажигался на закате, впитывая в себя заходящее солнце. По мере того, как солнце тухло за горизонтом, разгорался священный костёр, который так и назывался — Яр. Это был не простой костёр, даже среди священных. Необычность его состояла в том, что он был куклой для небесного светила, то есть своеобразной ловушкой для его сущности. Считалось, что поговорить с солнцем, так сказать по-простому, с глазу на глаз, было нельзя. Даже если человек дойдёт до его землянки, что за краем земли, то лишь одним глазом увидев его, тут же сгорит до пепла. А поймав светило в куклу, в виде Ярого костра, с ним можно запросто поговорить и вполне безопасно для собственной шкуры. К тому же солнце в этом костре всячески задаривали. Поили, кормили, веселили. От него во многом зависела жизнь всего живого, населяющего землю. Поэтому тут кабы как, было нельзя. Надо было с душой и на полную катушку, а то светило могло и обидеться и тогда… Зорька сама не знала, что будет тогда, но то, что ничего хорошего, догадывалась. Это был единственный праздник летом у жителей Страны Рек на который собирался весь род от мала до велика. Весь день уходил на приготовления. Бабья половина готовила поесть и чем эту еду запить, мужицкое поставляла бабам мясо, да таскала на Красную Горку сухой валежник для костра. К вечеру, к закату, всё было готово и доставлено на горку. Во всех жилищах гасили очаги. Даже на артельных загонах, в лагерях, весь огонь гасился. При отсутствии луны на небе, земля погружалась в полный мрак и только Яровы костры на Красных Горках, указывали небесам, что жизнь на реках есть.
32
Крес — четвёртый день Купальной седмицы. Мужицкий выбор. Мужики ходили ночевать к бабам и молодухам, которых хотели бы поиметь. Как правило, это определялось заранее на артельных сборах. Делёж доходил до драк. Ни одна женщина не могла отказать тому, кто её выбрал.
33
Кокуй — пятый день Купальной седмицы. Бабий выбор. Если в предыдущую ночь мужик мог и сачкануть, не ходя ни к кому, то в эту он был просто обязан. Развод мужиков по домам производила матёрая, определяя приоритеты. Для некоторых мужиков, что были уже в годах или слабы на секс, эта ночь становилась приговором, обрывающим его пребывание в роду.