— У них за всех думает и решает Ардни. Этот сукин сын имеет непонятно откуда и кем данное чувство предвидения. Вот Малху, одарили заморозкой, Красну — грозовой тучей, Елейку — звериным языком, а этот урод — предвидит. Понимаешь? Он, сволочь, заранее всё знает, всё ведает и ведёт своих пиздюков так, как будто то, что произойдёт, ему заранее известно, а вот что будет делать он, никто не знает. Какой тут смысл кого-то полонить, если у всей этой оравы лишь одна голова, которая думает и решает за них. Вот как его обмануть?
Зорька вновь задумалась. Но тут вновь прорезалась Голубава:
— Значит надо вести себя непредсказуемо и стараться всегда быть на шаг впереди, чтоб ему всегда приходилось только догонять, а не ставить перед тобой вопросы, заставляя делать то, что ему нужно.
Зорька с изумлением уставилась на Голубаву, и только тут вновь вспомнила, что в башке у Голубавы мужик сидит, а то уж в последнее время совсем об этом забыла. Голубава же продолжала:
— Нельзя предсказать только непредсказуемое, даже если это непредсказуемое заранее придумано. К тому же надо учитывать, что он не знает с кем имеет дело, а ты его знаешь и наверняка что-то знаешь о их манерах, повадках и предпочтениях. Он не сможет, не зная врага, просчитать тебя, а ты сможешь попробовать угадать его действия в том или ином случае, если оставишь малый выбор.
Вновь наступило молчание, но на этот раз молчание — ожидание Зорькиной реакции. Даже Нева не встряла.
— Ладно, — подытожила разговор Зорька, значительно повеселев, — подумать надо, — и забубнила себе под нос, — на шаг впереди, на шаг впереди…
В былые времена в это полнолуние на солнцестоянии в артелях происходило событие, чрезвычайной важности, которое затрагивало не только саму артель, но весь род в целом. Производились выборы атамана. Хотя, по правде сказать, как правило, перевыборы старого. Смена атамана — вообще вещь была крайне редкая и носила чрезвычайный характер. Зачастую только смерть старого атамана приводила к выбору нового, хотя бывали случаи и драки с поножовщиной, но это бывало крайне редко. И перевыборы старого, и выборы нового проходили одинаково и вполне мирным путём — посредством общей рыбной ловли сетями. Вытянув улов, каждый брал по рыбине и нёс к ногам будущего атамана, после чего вставал за его спиной. Социальная структура артели была устроена таким образом, что конкуренция для авторитета атамана отсутствовала. Он в первую очередь опирался сколько не на себя, свои знания и умения, а на силу «ближнего круга», а в нём «чужаков» не держали. Там были только «в доску» свои мужики, на которых можно было положиться «от и до». При перевыборах старого атамана жизнь рода текла дальше, как и прежде, без изменений, а вот если атамана избирали нового, изменения происходили серьёзные, порой кардинальные. Если в артели претендент был явный, то всё проходило без эксцессов. Если же претендовало несколько равных, то всё значительно усложнялось. Выборы атамана проходили под эгидой родового ведуна. Ведун жил особняком и крайне редко касался дел артели, но в эту седмицу от него зависело многое, если не всё. Шла седмица Знаменье[42] и по знаменьям ведун иногда напрямую диктовал условия. По его указке претенденты могли просто посоревноваться, например, в охоте или выполняя только одному ему понятное задание. Странно, но в те времена не практиковались единоборства между претендентами. Артели не были военизированы, хотя физическая сила была в цене и уважении, но не была для атамана главным атрибутом. Внутри мужицкого сообщества — да, но для жизни всего рода — нет. Иногда, когда претенденты стоили друг друга, принималось решение о разделе баймака. Такое же решение принимал старый атаман при разросшемся населении рода. Он сам выдвигал нового атамана, определял для него артель и делил бабняк и тот, собрав своих подопечных в кучу, уходил на новое место, образуя новый баймак-сателлит.
При смене главы рода, коренные изменения происходили и бабняке, ибо в этом случае менялась и большуха. Новой большухой бабняка становилась мама вновь избранного атамана, если её уже не было в живых, то атаман выбирал себе Мать из имеющихся, при этом вполне мог оставить и старую. Передача полномочий в бабняке так же производилась при участии рыбы. Новый атаман, после выборов, приносил свежую рыбу в бабняк и вручал её новой большухе. Этим подношением большуха и определялась. Старая и новая совместно пекли из этой рыбы, что-то напоминающее пирог. И на общем бабьем сборе этот пирог совместно поедали, но не все. Куски раздавала новая большуха по очереди, в зависимости оттого, кого она к себе приближает. Таким образом, она определяла свой ближний круг. Кому куска не давала вовсе, вынуждена была покинуть баймак, перейдя в разряд еби-баб. Эта раздача производилась под присмотром нового атамана и его ближнего круга и любые недовольства со стороны баб, тут же пресекались. Как правило, старой большухе куска точно не доставалось. Любопытно, но при перевыборах старого атамана, та же старая большуха, так же пекла рыбный пирог, но уже в одиночку, и так же раздавала куски своим бабам. Очерёдностью раздачи она могла поменять ранг каждой, а также кого-нибудь могла определить в еби-бабы. Зачастую это было просто необходимо, так как еби-бабы играли огромную роль не только в мужском сообществе, к кому они хаживали, как на работу для удовлетворения своих сексуальных потребностей, но и для инициации подросших пацанов, которую было необходимо провести уже совсем скоро на Купальную седмицу. И если количество еби-баб было недостаточно, то его пополняли без разговоров. Перевод в еби-бабы зачастую воспринимался как благо, как «выход на пенсию с полным социальным обеспечением». Несмотря на то, что бабы отрывались от родного бабняка и привычной жизни, для многих это было радостным облегчением. Они снимали с себя ярмо большухи и различных, не очень приятных, обязаловок. Они становились сами по себе, т. е. свободными. Но свобода эта была относительной. Еби-бабы селились в глухом лесу, в специально построенных для них домах на больших пнях, как на сваях и не имели право надолго покидать это жилище. Они соединялись с дикой природой леса воедино. Кормились его дарами, лечились сами и лечили приходящих к ним, тем же лесом. Приходившие к ним мужики на постой, несли различную еду и в первую очередь мясо. Еби-бабы, как правило, не были вековухами, а в некоторых случаях, например, бесплодие, врождённые и приобретённые уродства или увечья, вообще были молоденькими. В их обязанности входило только одно: забредшего к ней гостя она обязана была принять по строго заведённому ритуалу гостеприимства. Накормить, напоить, попарить в бане, «спать уложить», т. е. оказать сексуальные услуги и помочь. Поговорить по душам, хворь отогнать, поворожить, помочь советом и т. д., главное помочь, не важно чем. Отказать ни в одном из пунктов гостеприимства она не могла, мало того, что она была связаны обетом, но ещё была принуждена к этому обряду страшным заклятьем, которое накладывал на неё родовой колдун. Не сделай она хоть что-нибудь из выше перечисленного и её ждала неминуемая жуткая и мучительная смерть. Да, никто, в общем-то, и не противился исполнению «предписанного». Для многих жизнь в еби-бабах была «курортом», после бабняка. Единственные к кому приходилось применять жёсткие санкции принуждения, при переводе, так это те, у кого в баймаке оставались малые дети. Большуха и таких могла заслать. У сирот этих была судьба не завидная. Для начала их передавали на попечение другим бабам. И если с пацанами было попроще, то судьба девченят, как повелось, заканчивалась невестованием в чужих бабняках или, что ещё вероятней, они продавались арья.
Дануха, сидя на пенёчке у своего кута и греясь на солнышке, вспоминала об этом всём не то с досадой, не то с грустью. Ностальгия мучила. С годами почему-то плохое в памяти стиралось, постепенно блёкло, а хорошее и доброе наоборот выпячивалось. Вот и казалось, что раньше лучше было, правильнее, что ли. Зачем надо было всё рушить? Зачем Троица решила всё сломать и начать какую-то непонятную новую жизнь? Кому это всё надо? Одному Валу известно. Тут мимо, задрав горделиво голову и всем видом показывая в себе конченую стерву, прошлёпала Зорька со Звёздочкой на руках, направляясь в сторону бани. Поскрёбушка жалостливо хныкала, обхватив маму ручками и то и дело тыкаясь заплаканный личиком ей в шею.
42
Полнолуние. Вторая половина июня. Знаменье. В эту седмицу случались разного рода знамения. Они не предвещали ничего хорошего, в основном плохое — но тем важнее были для людей, которые получали возможность подготовиться к неприятным событиям. Любой пустяк, на который в другой день никто бы не обратил внимания, в этот день приобретал пророческое значение. Бабы и девки в полдень шли в лес «ломать ветки». Начиналась заготовка банных веников на весь год. Веники делались из различных пород деревьев и растений. Иногда в каждый веник входило по ветке: от берёзы, ольхи, черёмухи, ивы, липы, смородины, калины, рябины и других растений. Это были ритуальные веники. Обязательно мылись и парились в банях, используя при этом для исцеления от болезней различные лечебные травы. Парились вениками из трав папоротника, иван-да-марьи и ромашки, из лютика и полыни, мяты пахучей. Варилась общая обетная каша.