Господи, неужели я еще жива?
Получается, жива. Роль отыграна, гость прощается, сейчас останусь одна...
Нет!
Внезапно понимаю - не смогу. Кинусь на стену, рвану предохранитель браунинга, сойду с ума - или брошусь в черноту ночи искать этих мерзавцев...
Улыбаюсь.
В десятитысячный раз за проклятый вечер.
- Игорь! У меня несколько дурацкое предложение. Сегодня весь день торчала на работе, голова - как у Страшилы Премудрого, иголки лезут. К тому же коньяк... Давно не пила, признаться. Давайте прогуляемся - полчасика, не больше! Погода прямо новогодняя!
Он не удивляется. То есть, конечно, удивляется, но виду не подает.
- С удовольствием! Я т-тоже, знаете, сегодня слегка переработался. Очки разб-бил...
В очках я его еще не видела. Наверное, минус, но небольшой. Бедняжка сероглазый!
- Очки? Вы, Игорь, что, с кентавром встретились?
- Уг-гадали! И б-был сей китоврас зело страховиден и зраком м-мерзок...
Пальто, шапка, сапоги. Диктофон - в карман пальто. И еще: выкатку фотографии, ту, что сделала утром.
Пистолет? Нет, не надо.
Понадобится - руками на части разорву.
Мы идем по улице - тихой, совершенно пустой, покрытой свежим чистым снегом. Давно заметила: в этом городе улицы пустеют с темнотой, особенно зимой. Каким-то образом Игорь берет меня под руку, и мне становится легче. Он что-то рассказывает, я отвечаю - не слыша себя. Это нетрудно, этому учат. Кажется, я смеюсь. Какая все-таки у него красивая улыбка!
Теперь налево. Похожая улица, только чуть поуже. Направо, пересекаем проспект. Поздний "Мерседес" освещает нас фарами. Направо... Здесь!
Возле знакомого подъезда - пусто. На белом, искрящемся в свете фонарей снегу - одинокая цепочка следов. Мужских. Зато чуть дальше, прямо посреди улицы...
Кентавры! Двое, один - гнедой, со знакомой бородищей. И я впервые жалею, что не взяла оружие.
Теперь - стоп. Хлопок по лбу... Нет, это лишнее, достаточно удивленного взгляда на подъезд. Мотивация внезапной остановки - этому тоже учили. Итак: удивление, внезапное озарение (надо же, совсем забыла, нужно передать... или забрать, не важно)...
Игорь слушает весь этот бред, улыбается, кивает:
- К-конечно, Ирина! Если не в-возражаете, я тут п-подожду, к-кентаврами полюбуюсь...
Свинство оставлять приезжего человека на ночной улице наедине с кентами, но брать Игоря с собой невозможно. А если встретят выстрелами в упор?
- Я быстро. Десять минут - не больше!
Ныряю в темноту подъезда... Все! Дурацкую улыбку - прочь! Первого - кто откроет. Если, конечно, это не будет гражданка Бах-Целевская.
Сучонку - по шее. А еще лучше - за шею, за "яблочко", и пусть зовет своего сладенького Алика!
Знакомая дверь - уже с новым замком и новыми петлями. Зато звонок старый. Теперь встать слева, если что - не попадут.
Шаги!
Я ждала вопроса, дурацкого "Кто там?", но открыли сразу. Точнее, открыл. Гражданин Залесский - в тапочках, в спортивных штанах, старых, вздутых на коленях, в грязной майке.
- Вы?!
Можно не отвечать - вопрос риторический. "Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?"
Я улыбаюсь, отступаю на шаг. Способ старый - для дурачков. Писатель-алкаш переступает порог...
Левая тапочка летит в сторону. Гражданин Залесский покорно сгибается в поклоне, шипя от боли. А как не согнуться, когда его кисть - за спиной, вывернута пальцами к затылку, стоит мне двинуть рукой...
- Ни звука! Дернешься - больно будет! Понял? Если понял - кивни!
Он медлит, и я слегка додавливаю. Теперь гражданин Залесский не шипит стонет. Я же предупреждала!
- Ну что, сладкий мой, понял? Или руку сломать?
Кивок. Вот и хорошо!
- Теперь - вниз! Медленно!
Он подчиняется без звука - то ли перепуган до смерти, то ли о кентах у подъезда вспомнил. Но и я помню о них. Не помогут тебе кенты, писатель!
Руку не отпускаю, хотя бежать ему некуда. Пусть почувствует, ощутит каждую ступеньку. Выход! Уже? Да, уже.
- Стой! Налево, в подвал!
Подвал я приметила еще в первый свой визит. Дверь сорвана в незапамятные времена, ступеньки сбиты. Наверно, здешние пацаны подружек затаскивают тискаться. Вот и мы этим делом займемся!
Ступеньки кончились. Вокруг темно, и я отпускаю его руку.
Отбрасываю гражданина Залесского к стене.
- Стоять! Дернешься - стреляю. У меня глушитель - не услышат!
Кажется, поверил. Дыхание стало чаще - страшно! А мне каково, ублюдок?
- Ну, добрый вечер, Олег Авраамович!
-Добрый... добрый вечер...
- Отвечать будете тихо и короткими фразами.Ясно?
- Ясно! Но Эра Игнатьевна, почему?!
Очнулся! Рано очнулся, самое интересное впереди!
Я прислушиваюсь - наверху тихо. Из квартиры никто не вышел, кенты колесят на улице. Вот и славно! Спросить о пленке? Нет, ведь есть еще и распечатка, значит, не вслепую работал!
- Вопрос первый. Какое вы имеете отношение к Эмме Александровне Шендер? Молчит. Затем изумленное:
- К кому?
Ударить? Так, чтобы завыл, скорчился, упал прямо на грязный цемент?
-К Эмме Шендер. Там, где она живет, ее обычно называют Эми. Иногда - Эмма.
Молчит. Может, и вправду не знает? Дал ему гражданин Молитвин (или еще какой-нибудь мерзавец) пленку, дал распечатку. Или не давал, сразу Петрову сунул?
Достаю диктофон. Палец скользит, никак не может найти переключатель.
"Это вы убили его, мистер Мак-Эванс!"
"Не мели ерунды, девка! Твоего Пола сожрала его любимая тварюка! Вот, капрал свидетель..."
Выключаю. Молчит.
- Слушаю вас, Олег Авраамович!
- Это не ваше дело! Слышите! Не ваше! Ого! Откуда только голос прорезался!
- Не шумите, Олег Авраамович! Итак, что вы знаете...
- Это... Это вас не касается!
Бью. В полную силу, до боли в запястье. Пыльный мешок с отрубями грузно опускается к моим ногам.
- Можете... Можете забить меня до смерти... Не скажу... Это - не ваше дело!
До смерти! С удовольствием! И плевать на Первач-псов вкупе со Святым Георгием!
- Это мое дело, Олег Авраамович! Эмма Шендер - моя дочь. Сейчас она живет в США, побережье Южной Каролины, Стрим-Айленд...
...Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок... Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад...