– В этом случае, Новый мир, не успев сформироваться, н-начнет распадаться, Апокалиптический взрыв, революция вместо эволюции. И будто он уже наблюдал некоторые, как считает, опасные п-проявления.
Не только он. Я тоже кое-что успела заметить. И даже черточки нарисовать. Что-то неладно в Прекрасном Новом!..
– Вот т-такая теория! Н-не очень оригинально, зато вполне в христианском д-духе. Впрочем, о таком толковали не одни п-последователи Плотника.
Я задумалась. Да, не ново. Все это я слышала, и довольно давно. Только Саша говорил не про железных коней, и не про звезду Полынь…
– И еще г-господин Егоров зацепил краешком одну очень интересную идейку. К-краешком – только намекнул… Он считает, что загадочное излучение, к-которое десять лет ищет Семенов-Зусер и найти не может, действительно существует. Т-точнее, это не совсем излучение. Речь, п-по мнению отца Александра, идет, как он выразился, о черной н-ноосфере. П-попросту говоря – некросфере.
Попросту! Я только вздохнула. Игорь улыбнулся:
– Честно г-говоря, на первый взгляд – д-дикость. Энергия мертвых, погибших при к-катастрофе (а также мертвых из в-времен более отдаленных, в-в связи с дырами некросферы из-за Большой Иг-грушечной), подпитывает город…
Улыбка исчезла, серые близорукие глаза сверкнули:
– А в-вообще, смело! Все эти б-булочки и бублички идут не святым и уг-годникам, а прямиком в некросферу, притягивая так сказать, н-некробиотику…
Я вздрогнула, наконец-то сообразив, что стоит за незнакомыми словами. Энергия мертвых! Погибших, но не успокоенных. Какой ужас! Неужели и это – правда?
Игорь помолчал, задумался…
– К-как вы думаете, Ирина, если Патриарх потребует, ваш б-батюшка замолчит?
Замолчит? Вспомнились глаза отца Александра – глаза идущего на эшафот.
– И не подумает! На том стою, и стоять буду, и да поможет мне в этом Господь Бог!
– Ам-минь! Но господину Лютеру повезло – друзья его чуть ли не с к-костра стащили. А отцу Александру предстоит наша д-доморощенная инквизиция.
На миг я вновь ощутила на плечах тяжесть черной мантии. Мадам инквизиторша поспешила оформить дело. По всем правилам.
– Думаю, им ничего особо не грозит, – неуверенно начала я. – Собственно, там осталась одна статья, не слишком серьезная. В худшем случае – года три условно. Кроме того, я вообще сомневаюсь, что процесс состоится. Слишком большой шум поднялся. Вчера адвокаты подали прошение об изменении меры пресечения…
Все это правда. Наша мэрия, кажется, сообразила, что заигралась, плодя диссидентов. Но кто их знает? Дураков много.
Игорь вновь внимательно взглянул на меня, словно не веря, но сразу улыбнулся:
– В-все! Чувствую, Ирина, я вас окончательно утомил. П-просто хотелось, так сказать, поделиться. Ухожу!
– Погодите! – растерялась я. – А… А гитара?
На этот раз я слушала – песню за песней. И это было хорошо. Очень хорошо.
Саша петь не умел, он так и не смог научиться как следует играть на гитаре. Зато наш старенький шарп крутился каждый вечер. Странное дело: почти все, что пел Игорь, я уже когда-то слышала. Визбор, Ким, Городницкий, Окуджава. Даже Высоцкий, ставший сейчас пугалом для бедолаг-школьников. Странно, Маг, считай, моих лет, а Саша был старше – на целую жизнь. Может, сероглазому тоже встретился кто-то? Чудом уцелевший человек ХХ века, для которого имена старых бардов – не пустой звук?
Каким-то образом оказалось, что мы сидим бок-о-бок. Бутылка Камю осталась скучать в баре – сегодня ни к чему было вздергивать нервы. Игорь пел. Я слушала. Его плечо было рядом.
Наконец я осмелела достаточно, чтобы попросить Мага спеть одну старую песню. Настолько древнюю, что ее уже никто из моих гитарных знакомых не мог вспомнить. Сашину любимую. После его смерти я лишь однажды рискнула поставить кассету – и тут же испугалась, выключила. Потом кассета исчезла – навсегда, а я забыла название, забыла автора.
Маг действительно оказался Магом. Песню он помнил, помнил и барда. Не Высоцкий, не Галич – некий Сергеев. Впрочем, пусть Сергеев, пусть Иванов, лишь бы песня оставалась прежней. Про поле, про пулемет на колокольне, и про взвод, прижатый прицельным огнем к горячей земле.
Негромко заговорила струна, вслед за ней другая, медленно, осторожно, словно солдат под пулеметным огнем.
Тот, чей голос был на пленке (уж не сам ли Сергеев?) пел совсем по-другому, но у Игоря выходило не хуже. Я закрыла глаза. Взвод лежит, прижимаясь к земле, в горячем воздухе свистят пули… Мне двадцать, Саша сидит рядом, наша дочка давно уснула. Ей только что исполнилось три…
И Сашу нашли. Через три года. И я даже не успела спросить, почему ему нравилась песня про давно забытую войну. Кажется, его дед воевал. Или прадед – кто теперь вспомнит?
Дальше… Дальше я тоже помнила. Парня просят принять смерть за остальных, сбить немца с колокольни, он бежит – но пули прижимают его к земле, немец бьет очередями, и тогда встает командир: как на парад, во весь рост. Как Саша, когда к нему прямо возле горисполкома подошли трое и достали стволы с глушаками…
Саша лежал на спине, и по белой рубашке расплывалось темно-красное пятно. Рубаха новая, прямо из стирки, я даже не успела пришить одну пуговицу, он сделал это сам, не хотел будить – я заснула под утро, Эмма как раз болела корью…
…И вдруг я чувствую, что песня давно кончилась, Игорь совсем близко, а я плачу – реву! – уткнувшись ему в плечо. Реву, а меня гладят по голове, как ребенка, и что-то тихо, еле слышно, шепчут. Всегда так хочется, чтобы тебя погладили по голове, когда плохо…
– Ирина? Что с вами?
Я очнулась. Бред, все бред! Никто меня по голове не гладит, никто ничего не шепчет, Игорь не сидит рядом, а стоит. Я осторожно коснулась лица – ни слезинки. Я просто застыла – закаменела. Только камню не бывает больно.
– Ничего, Игорь! Я сейчас…
Медленно, стараясь не пошатнуться, бреду в ванную и кручу кран. Холодная вода приводит в чувство – и я сразу вспоминаю о косметике. Прощай, боевой раскрас вместе с заботливо нарисованным лицом! Косметичка, конечно, осталась в комнате. Бедный Игорь, сейчас ему предстоит узреть чудище. Как выразился один остроумец, чудище Горилло.
Чудище Горилло возвращается в комнату, опускается в кресло. Игорь неслышно оказывается рядом. Я пытаюсь улыбнуться – вместо улыбки получается нечто жалкое, отвратительное. Не смотри, сероглазый, не надо, страшная я!
– М-может, лекарство принести? Или… Вы д-давеча свой К-камю рекламировали. По п-пятьдесят грамм? Вид у вас, Ирина, признаться… усталый.
Можно и по пятьдесят. Или по стакану. Или прямо из горлышка.
Коньяк льется в стопки, разливается по полированному дереву. Плохо! Очень плохо, Стрела! Лучше б я играла, как прошлым вечером. По крайней мере, не пришлось бы пугать гостя.
– Игорь… Я… Мне очень неудобно…
– А что случилось?
Да, Маг по имени Истр – настоящий джентльмен. Но вечер испорчен. Уже второй наш вечер. Коньяк почему-то отдает тараканами, ни к селу ни к городу вспоминается главный таракан-архар Жилин, чтоб он пропал, сегодняшняя дурацкая история с подонком из ФСБ…
– Шаги, – внезапно произносит Игорь. – В-вы кого-то ждете?