Кровь

-- Наш банк никогда нам вопросов не задавал, налоговики к нам даже не звонили, и, вообще, я уже сказала тебе, что все это правительственное дело. А ты мне все вопросы глупые задаешь.

-- Хорошо, хорошо, -- успокоил я ее. -- А насчет транспорта, ты говорила, что везут в Россию. Почему так думаешь?

Она помолчала, собираясь с мыслями.

-- Так ведь вот что странно. Ладно, налоговая там и банк. Но бесплатно ведь возить не будут. А я за три года директорства ни одной транспортной компании ничегошеньки не перевела и наличку за транспорт не отдавала. Так по мелочам, все внутри Москвы и области.

Я сидел, глядя на нее глазами идиота, и ничего не понимал.

-- Как же так? Кровь есть, за нее платят из-за рубежа и никуда не везут?

-- Везут, везут, -- вздохнула она, -- а вот куда и как? Сколько думала, никак не могу понять.

-- Но ты же сказала, что в Россию.

-- Ну сказала. Слышала что-то про Волгоград, и не раз. А почему Волгоград и как везут, не знаю я.

Все, больше у меня к ней вопросов не было. Я узнал почти все, а те два вопроса, из-за которых погиб Костя, так и остались нерешенными. Вот так.

-- Вы уже закончили допрос, гражданин начальник? -- превратившись в прежнюю, легкомысленную девицу, спросила Анжела.

-- Закончили. -- Я достал из дипломата деньги и протянул ей. -- Неужели тебе так мало платили, что пятьдесят тысяч для тебя большие деньги?

-- А я -- игрок. Это моя страсть. И с мужчинами, и в карты, -- она томно положила подбородок на кисти рук, упершись локтями в стол.

-- Где же ты столько проиграла?

-- Где-где? У Евдокимова с его компанией. Меня же из дома его кладбищенского не выпускали, кроме как под присмотром, а им всем по тысяче лет, если не больше. Они самого дьявола в карты обуют. Хорошо устроились. Одной рукой платят, другой выигрывают. Ух! Собаки страшные!

Я рассмеялся над ее злостью.

-- Ну вот, подъемные у тебя теперь есть. А мне пора.

-- Что, вот так и уйдешь?

-- Надо! Прощай. -- Я встал и пошел, но потом вернулся. -- Забыл. Ты мне адресочек и телефон Кольского не дашь?

Она нагло посмотрела мне в глаза и промурлыкала:

-- Я не привыкла, чтобы мужчина мне отказывал. Ставлю адрес Кольского против часа твоего времени.

-- Что, просто поговорить с тобой еще один час? -- съехидничал я.

-- Нет, переспать со мной, -- поставила она все точки над "i".

-- А десять тысяч тебя не устроят?

Я видел, что в ней борются два желания: дать мне по голове бутылкой или взять деньги. Победила ничья.

-- Ладно, пиши.

Я вытащил из дипломата ручку и на салфетке записал все, что она мне диктовала, после чего мы расстались.

А через пятнадцать минут я уже звонил в дверь Василисы.

Встреча была теплой, будто люди, прожившие вместе не меньше двадцати лет, по воле судьбы были отторгнуты друг от друга, но потом все же воссоединились. Мы целовались! Я впитывал аромат ее свежих губ и забыл на несколько минут обо всех своих приключениях.

Отстранив ее от себя, глядя в тревожные и одновременно сияющие глаза, я сказал вместо "здравствуй":

-- Выходи за меня замуж.

Она вывинтилась из моих рук и засмеялась:

-- Прямо сейчас?

-- Нет, прямо сейчас я хочу спать, потому что безумно устал. И даже не в состоянии рассказывать что-нибудь.

-- Так ты предлагаешь мне стать женой эгоиста? -- в глазах возникло что-то вроде лазерного луча, плавящего лед.

Я смирился.

-- Хорошо, я рассказываю тебе о своих похождениях, а ты выходишь за меня замуж.

-- Чудная сделка. Главное, равноценная.

-- Да или нет?

-- Ты невыносим. -- Она подошла ко мне и уже другим тоном сказала: -Леша, пожалуйста, давай не будем спешить. Мне нужно время.

Что ж похоже, я отставал от Ветра. У них с Луной уже нарождался ребенок, но ведь, в конце концов, и у меня папа не Император. Это я знал наверняка. Родители мои, живые и, слава Богу, достаточно здоровые, сидели на даче под Клином и сажали в грядки всяческую рассаду, не зная, что сын их единственный попал в такой переплет, какой не снился ни одному фантасту или мистику.

Несмотря на щелчок, доставшийся моему носу от женщины моей мечты, я битых два часа рассказывал ей о том, где я был, кого убил и что делал. По окончании изложения у нее возник только один вопрос:

-- Так во сколько вы приехали с Анжелой в ресторан?

Я задумался, пытаясь понять, что именно ее интересует. Что ж, до меня довольно быстро дошло. Я подошел к Василисе, сел рядом на подлокотник кресла и сказал:

-- Радость моя, я уже не мальчик-с-пальчик и выбор свой сделал. Не стоит беспокоиться из-за моей верности. Я уже со вчерашнего вечера, черт, с сегодняшнего утра, не мог бы тебе изменить.

-- Так с какого же момента? -- рассмеялась она.

-- Никогда! -- ответил я, вытащил ее из кресла и понес в спальню.

Удивительно, но после такого дня я оказался вполне достоин внимания своей дамы. А потом, конечно, уснул и, надо сказать, очень крепко.

12.

-- Это поддельные документы! -- раздался голос из второго ряда.

Глава Совета -- Солнечный Луч -- тяжело посмотрел на говорившего. Опять неугомонный Юркий Лис, всегда ищущий правду и находящий вместо нее проблемы. Ладно бы молодой был. Те, понятно, -- самоутверждение там всякое и в каждой бочке затычка. А этому ведь седьмой десяток, а все не сидится на месте.

-- Это легко проверить, -- вздохнул Солнечный Луч, ведь он и сам уже был немолод. -- Введите первого свидетеля.

Во двор Совета, где вдоль стен в три ряда стояли скамьи, робко вошел один из жрецов низшего сословия. Остановившись посреди двора, не имевшего даже навеса от солнца, он, как бы заранее извиняясь за потраченное на его персону время, смущенно улыбнулся.

-- Назовите свое имя, -- раздался голос человека, занимающего место по правую руку от Главы Совета.

-- Меня... извините... -- запинаясь, заговорил свидетель, -- я -Горный Орел.

Солнечный Луч, ожидавший соответствующей реакции Совета на это имя, оглядел смеющиеся лица и поднял правую руку, успокаивая собрание. Но винить в этой вспышке веселья своих коллег он бы не стал: тщедушный, маленький человек никак не походил на могучую птицу, внушающую уважение и страх.

-- В каком храме вы служите? -- снова спросил Белый Волк.

-- В храме? В каком? А-а, в Храме Вечного Очищения.

-- Где?

-- В... в Гали, -- свидетель никак не мог взять себя в руки.