-- Подготовьте приказ, где отразите тарифы в условных единицах, как нынче это принято.
-- Мы потеряем пятнадцать процентов доходов.
Кольский внимательно посмотрел на своего заместителя, подумав в очередной раз:
"Робот, а не человек. Никаких эмоций. Кровь -- не кровь, ей все равно. Но ведь поэтому она здесь".
-- Я понимаю, -- терпеливо начал разъяснять Евгений Дмитриевич, -- но нам платят за количество. Это значит, что, когда мы недоплачиваем донорам, и они перестают сдавать кровь мы теряем оборот. Если же количество доноров увеличивается, то все, что вы говорите о потерях, нивелируется, если к тому же не увеличивает прибыльную часть. Это нужно считать, но я и без расчетов понимаю, что это так. Видите?
Светлана Петровна наклонилась к папке и посмотрела на те цифры, в которые тыкал Кольский.
-- Это полгода назад. А это теперь.
-- Похоже, вы правы.
-- Готовьте приказ.
-- Хорошо, Евгений Дмитриевич.
-- Что-нибудь еще?
В этот момент зажглась кнопка селектора.
-- Да, Вера.
-- Пришел Самоцветов.
-- Когда Светлана Петровна выйдет, пригласи его, -- он уже хотел отключиться, но вспомнил, -- алло, алло, Верочка, и приготовь нам с Самоцветовым кофе.
-- Поняла.
Заместитель, молча ожидавшая окончания разговора, сказала:
-- Евгений Дмитриевич, у меня к вам личный вопрос.
-- Слушаю. -- Кольский не любил личных вопросов. Они заставляли его отвлекаться от дел и мыслей, которые он считал поважнее множества чужих проблем. К тому же, личный вопрос -- это всегда деньги, его деньги или его фирмы... да -- какая разница, в конце концов!
-- У моей дочери родилась двойня: мальчик и девочка, -- начала Светлана Петровна.
-- Вот как? -- прервал ее Евгений Дмитриевич, изобразив радость, -- так вы у нас дважды бабушка теперь!
-- Да, -- слабо улыбнулась та в ответ.
-- Это надо отметить. -- Кольский уже понимал, к чему идет разговор, и уже принял решение.
-- Мы обязательно это сделаем не позже завтрашнего дня, но у меня возникла жилищная проблема.
-- Ах, конечно. Как я сразу не догадался?
-- Врать нехорошо! -- снова раздался безапелляционный мужской голос.
"Не лезь не в свое дело!", -- отмахнулся от него Кольский.
-- Здесь все дела мои! -- прозвучал ответ, и Евгений Дмитриевич не стал спорить.
"Не совсем же я идиот, спорить сам с собой! Что люди-то подумают?".
И, несмотря на то, что голос опять встрял с комментарием: "Субъект не может спорить сам с собой. Он может спорить с другим субъектом внутри объекта, что делает его объектом", -- Евгений Дмитриевич вернулся к своему заместителю.
-- Светлана Петровна, я очень рад за вас, но пока не могу вам помочь. Вы же сами видите: обороты упали. Наберем прежний объем, вернемся к этому разговору. Хорошо?
-- Интересно, какого ответа ты ждешь? -- не унимался голос.
-- Конечно, Евгений Дмитриевич. Я понимаю. Извините, -- стушевалась заместитель, в глубине души надеявшаяся, что на этот раз шеф изменит своим принципам.
-- Это вы меня извините.
"Ах, какие мы вежливые", -- раздалось саркастическое замечание, добившись того, что хозяин кабинета вынужден был молча закрыть глаза и бороться с возникшим раздражением даже тогда, когда посетитель в кабинете сменился.
Услышав легкое покашливание, он открыл глаза, смущенно улыбнулся и вышел из-за стола навстречу Самоцветову.
-- Здравствуйте, Анатолий Петрович!
-- Добрый день, Евгений Дмитриевич!
-- Много о вас наслышан, -- сказал Кольский, прислушиваясь к чужому тембру и понимая, что это именно тот голос, который его терроризировал еще две минуты назад. Однако вернувшееся по этому поводу раздражение нужно было скрывать.
-- Немного людей может похвалиться осведомленностью в отношении полковника СБ, -- со скрытым за комплиментом сарказмом ответил Самоцветов.
-- Что ж, у меня такая работа. Вы, кстати, знаете, чем я занимаюсь? -поинтересовался Евгений Дмитриевич.
-- Немного.
-- Я отвечаю в России за донорскую кровь, -- тихо, но очень внушительно заявил Кольский.
-- Ого! -- отреагировал Анатолий Петрович, -- но я в этом ничего не понимаю.
-- В этом мало кто понимает, -- успокоил его Евгений Дмитриевич, приглашая жестом за журнальный столик, где Верочка расставляла приборы.
Когда секретарь вышла, Кольский не спеша прикурил, предложив сигарету посетителю, но тот отказался.
-- Видите ли, Анатолий Петрович, -- заговорил он, -- наши интересы неожиданно пересеклись, и я бы хотел, чтобы вы помогли мне разобраться в одном деле.
-- Я вас внимательно слушаю, -- отреагировал Самоцветов.
-- Да, так вот. Вам фамилия "Кудрин" что-нибудь говорит? -- быстро спросил он и проницательно уставился в зрачки собеседника. Но того было трудно прошибить.
-- А почему вас это интересует?
Кольский терпеть не мог раскрываться первым, это лишало возможности маневра, но ведь и встречу организовал он, и потому -- хочешь не хочешь -изволь объясниться.
-- Мне известно, -- начал он, -- что этого Кудрина вы доставили вчера к Николаю Ивановичу Евдокимову. После этого Евдокимов погиб, что вам, очевидно, также известно. -- Он подождал реакции Самоцветова, но тот и в этот раз не выдал никакой, даже мимической информации. Пришлось продолжать: -- Анатолий Петрович, мне нужен Кудрин, чтобы задать ему несколько вопросов.
Полковник рассматривал салфетку под своей чашкой и, видимо, думал, что же ему сказать. По этому взгляду Кольский понял, что Самоцветов не может скрыть всех эмоций в связи с произошедшим в доме Евдокимова. Это подогрело его интерес еще больше, однако он был разочарован.
-- Видите ли, Евгений Дмитриевич, -- заговорил гость, и голос его был холоден, -- я не могу разглашать на эту тему никакой информации, но две вещи я вам скажу. Первая, я не знаю, где находится сейчас Кудрин, и не хочу этого знать. И еще: я не советую вам с ним связываться. Оставьте его в покое, и, даст Бог, все обойдется.